Распахни врата полуночи

Я видела узкие улицы, напоминающие каменные желоба, ограниченные с двух сторон выстроившимися в сплошную стену старыми домами, возраст которых, возможно, исчислялся не одним веком. Улицы петляли и изгибались, вливались друг в друга, словно реки, то уводили вниз, то круто забирали вверх. Я бродила в этих лабиринтах в одиночестве, но не испытывала страха. С удивлением и удовольствием рассматривала аккуратные чистые балконы и выставленные на них горшки с яркими цветами. Жмурилась от яркого солнца, лучи которого высвечивали здания так, что казалось, будто стены верхних этажей выложены не из камня, а из слитков золота. Нижние же этажи были заняты маленькими магазинчиками. Из открытых окон доносилась эмоциональная речь — быстрая, певучая, звучавшая для меня как музыка. Я не понимала, о чем говорилось, но останавливалась, завороженная, чтобы послушать разговоры и насладиться звучанием незнакомого языка. Некоторые слова я запоминала и, проснувшись, шепотом повторяла их про себя, чтобы не забыть. Мне казалось, что во сне я изобретаю какой-то новый, чудесно-музыкальный язык. Как жаль, что в то время я еще не умела писать!

Помимо речи, из окон слышались незнакомые песни, исполняемые на том же неизвестном мне языке и совсем не похожие на те, что передавали по радио: без советского пафоса, тягучие, надрывные, прекрасные до слез.

Лабиринты улиц обрывались каждый раз залитой солнечном светом маленькой площадью. Начинающиеся на ней ступени вели к торжественному и величественному зданию, которое я по незнанию принимала за Дворец культуры. Это уже позже я догадалась, что видела во снах католическую церковь. Я останавливалась и, задрав голову, рассматривала высокие двери из темного дерева, красноватую каменную кладку и, главное, большие круглые часы. Я так стояла до тех пор, пока по ступеням ко мне не спускался пожилой человек, одетый в добротный светлый костюм. Присев перед мной на корточки, мужчина, которого я про себя звала «дедушкой», улыбался мне и протягивал руку раскрытой ладонью вверх. Я не знала этого человека — кто он и почему так благоволит мне, — но чувствовала к нему сильную симпатию. Смотрела в его темные, будто перезрелые сливы, глаза, и мне казалось, что я отражаюсь в них, будто в затемненном стекле. Не смущаясь, рассматривала его лицо — смуглую, будто пергаментную кожу, морщинки у глаз, в которых застывала улыбка, складки возле тонких и жестких губ, седые брови, густые и неряшливые, смешно похожие на усики майского жука, маленькое родимое пятно на левой скуле. Насмотревшись на этого человека, я вкладывала руку в его теплую ладонь. Мужчина легонько сжимал мои пальцы и что-то ласково говорил на том же незнакомом языке. Но в этот раз я понимала, что он приглашает меня пойти за ним. И я послушно начинала подниматься по ступеням.

Это была моя тайна — прогулки по незнакомому городу. Никому, даже матери, с которой привыкла делиться многим, я о них не рассказывала.

Однажды, когда мне было уже лет семь, я зашла в комнату, в которой отец слушал радио. «Бесаме… Бесаме мучо», — полилось вдруг из приемника. До того дня я ни разу не слышала эту известную песню, но она звучала будто из моих снов. То же музыкальное настроение, те же пронзительные слова на языке из моих снов. Замерев в дверях, я жадно слушала, не замечая, что по моим щекам катятся слезы. Я была одновременно и счастлива, и несчастна. Счастлива, потому что узнала, что этот прекрасный язык существует на самом деле. И в то же время расстроилась, поняв, что он знаком кому-то еще. Ведь в моих снах — моем счастливом мире — он был моей собственностью, секретом, который вдруг стал почти что публичным.

«Это испанский язык», — ответил тогда на мой вопрос отец. И принялся рассказывать про страну, которая, как оказалось, существовала не только в моих снах.

Мое желание выучить испанский язык родители исполнили с удовольствием: довольно быстро нашли мне специальные языковые курсы для детей. Так, с детства, я занялась языками, которые давались мне легко: вначале практически в совершенстве изучила испанский, потом — английский с немецким.

Поток воспоминаний прервал звонок в дверь. На пороге стояли Арина и незнакомый мне молодой человек.

— Это Савелий, — представила своего спутника подруга, пропустив слова приветствия и сделав вид, что не заметила мой недоуменный взгляд. Какой еще Савелий? Ее нового бойфренда, насколько мне помнилось, звали Потапом.

— Савелий — экстрасенс, — пояснила Арина, не дожидаясь моих вопросов.

Молодой человек доброжелательно улыбнулся и слегка поклонился.