Мотивировали эту свою позицию Хонеккер и его друзья особенностями политического положения и идеологической обстановки в ГДР, подверженной массированному пропагандистскому воздействию с Запада. В каждом разговоре на эту тему со стороны друзей обычно вываливался целый ворох данных: 95% населения ГДР имеет возможность принимать четыре-пять телевизионных западногерманских программ, не считая трех десятков радиостанций, 6 млн. граждан ГДР ездят в ФРГ и Западный Берлин и 7 млн.- в обратном направлении и т. д.
Все это, конечно, верно. Действительно, тогда не было другого государства с более насыщенным и направленным против него информационно- пропагандистским воздействием. Но какие выводы отсюда следуют? Хонеккер и его сторонники полагали, что в этих условиях должен поддерживаться жесткий идеологический контроль за собственными средствами массовой информации. Самокритика, если и может допускаться, то в тщательно дозируемых, мизерных размерах, по сути дела, для показных целей, причем критика, не затрагивающая сколь-нибудь острые и животрепещущие проблемы и тем более основы существующего режима. Акцент же должен делаться на успехи.
Ход мыслей у многих других собеседников из ГДР (Модров, Зибер) был совершенно иной и выводы диаметрально противоположные. Они считали, что жесткая идеологическая дисциплина, «пропаганда успехов», отсутствие самокритики в идеологической работе оборачивались против тех, кто такую работу проводил. Беспроблемность, уход от анализа трудностей и противоречий в средствах массовой информации ГДР дискредитировали их в глазах людей и делали более привлекательной западную пропаганду, помогали ей завоевывать аудиторию. Не случайно радио и телевидение ГДР и особенно газеты были непопулярны. Тиражи «Нойес Дойчланд», за исключением тех номеров, в которых публиковались важные советские материалы, систематически не раскупались.
Люди же не слепые и не глухие. Они сравнивали условия жизни в ГДР и ФРГ, знали нерешенные социальные проблемы. Не получая ответа из собственных газет, телевидения и радио, естественно, отворачивались от них и обращались к западным источникам информации.
Этим весьма умело пользовались западные пропагандистские центры. Например, одновременно с трансляцией по телевидению ГДР заседания Народной палаты со скучными выступлениями и дремлющими руководителями по каналам телевидения ФРГ передавался репортаж из зала бундестага, где шла живая дискуссия. Ясно, в чью пользу делался выбор в многомиллионной аудитории. Нам рассказывали, что огромное впечатление на общественность ГДР произвели репортажи с XIX партийной конференции КПСС.
Вывод друзей был однозначным: надо менять всю концепцию идеологической работы на основе перехода к гласности, открытого обсуждения в обществе назревших проблем, но это опять-таки упиралось в позицию Хонеккера.
Я думаю, что ссылки на особое положение ГДР, на массированное идеологическое воздействие извне были не чем иным, как прикрытием принципиального неприятия хонеккеровским руководством идеологии перестройки и перестройки идеологии, самого духа обновления социализма в направлении его демократизации.
Разногласия между нами в идеологической области вышли наружу, когда власти ГДР запретили распространение в республике некоторых советских изданий. Это было беспрецедентно в отношениях между социалистическими странами.
В январе 1988 года мы с А. Ф. Добрыниным по просьбе ЦК СЕПГ вели консультации с Германом Аксеном. На мою долю выпали проблемы Западного Берлина, а Добрынину достались проблемы разоружения, которые друзья хотели обсудить с нами перед новым раундом переговоров и инициатив с западногерманскими социал-демократами и Компартией Чехословакии. В конце встречи Аксен попросил нас, секретарей ЦК, о разговоре с ним наедине и, сославшись на поручение ЦК СЕПГ, сделал заявление в связи с публикацией в журнале «Новое время» отрывка из пьесы М. Шатрова «Дальше, дальше, дальше».
Руководство СЕПГ, сказал Г. Аксен, выражает свое несогласие с содержанием этой публикации, полагая, что она с субъективных позиций изображает революционные события, является отступлением от марксистско- ленинского их понимания и расходится с оценками, данными в юбилейном докладе Горбачева.
Далее шли рассуждения о том, что история Октябрьской революции – это интернациональное достояние и поэтому содержание и характер ее изложения затрагивают интересы всех партий и народов социалистических стран. Исходя из этого, принято решение не распространять в ГДР указанный номер журнала. Аксен добавил: «Мы просили бы вас в изданиях, предназначенных для зарубежной аудитории, и в частности для ГДР, избегать публикаций подобных материалов».