РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

Для исследователей этих проблем были открыты архивы МИД и МВД СССР. Изучение показало, что на территории СССР в результате присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии оказалось 4 млн. поляков. На основании декрета Верховного Совета СССР от 29 ноября 1939 г. все они стали советскими гражданами.

По оценке профессора В.С. Парсадановой, из западных областей Украины и Белоруссии в глубь страны было перемещено около 900 тыс. поляков.

В советских лагерях для интернированных находилось около 25 тыс. польских офицеров, а всего было интернировано более 200 тыс. польских военнослужащих. По политическим мотивам в лагеря и тюрьмы заключена 71 тыс. и переселено в восточные районы СССР около 208 тыс. человек. В 1940-1941 годах на заработки в Советский Союз выехало около 50 тыс., эвакуировано на Восток вместе с заводами 200-300 тыс. поляков. В Красную Армию было призвано около 150 тыс. бывших польских граждан. В советских партизанских отрядах сражались 11 тыс. поляков. В составе армии Андерса из СССР в Иран в 1942 году ушло 75 тыс. солдат и 114 тыс. гражданских лиц.

После 1945 года началось возвращение поляков из СССР на родину. На первом этапе репатриировалось 1,5 млн. человек. В 1956-1957 годах СССР покинуло еще 230 тыс.

Данные и оценки польских историков в основном совпадали с этими выкладками.

Как видно, проблема массовых перемещений и передвижений людей очень сложная, с ней связаны самые различные факторы и процессы, требующие детального, конкретного исследования.

Что касается собственно депортации, то польские специалисты акцентировали внимание на дружественном, полном сочувствия отношении советских людей к депортированному польскому населению, это подтверждается многочисленными свидетельствами польских граждан, в том числе и Ярузельского.

Таковы некоторые первые результаты деятельности советско-польской комиссии историков. Надо сказать, что ученые обеих стран отнеслись к ней с большим энтузиазмом. Г. Смирнов регулярно информировал меня о ходе совместных обсуждений и выводах, о трудностях и препятствиях. В чем мог, я всячески помогал комиссии, докладывая время от времени руководству ЦК и лично Горбачеву о возникавших проблемах.

Секретные протоколы

В конечном счете работа комиссии уперлась в два вопроса: советско-германские секретные протоколы 1939 года и Катынское дело. Все, что можно было сделать на основе известной в то время документации, было сделано, но правда так и не была восстановлена. Усилий самой комиссии было уже недостаточно.

Собственно, для меня было ясно, что эти две проблемы выходят за рамки чисто научного исследования и решать их надо на политическом уровне. Не случайно в постановление Политбюро по итогам встречи Горбачева с Ярузельским в апреле 1987 года, проект которого готовился мною, было вписано поручение МИД и международным отделам ЦК изучить вопрос о секретных протоколах и внести предложения. И еще до того, как комиссия историков приступила к работе, Отдел ЦК вместе с МИД плотно занялись этим вопросом, собрали досье всех имеющихся материалов.

Изучив их, я написал краткую записку Горбачеву, 28 июля передал ее «из рук в руки», высказавшись за то, чтобы обсудить и решить этот вопрос: «Чем больше мы тянем, тем сложнее будет сделать это в будущем». Мою записку по секретным протоколам 1939 года Горбачев оставил у себя (к сожалению, она у меня не сохранилась), согласившись с моим предложением о дезавуировании оскорбительных в отношении Польши высказываний Молотова в 1939 году через печать. В моем присутствии он связался с В.М. Чебриковым и поручил ему вернуться к вопросу о Катыни, несмотря на уверения председателя КГБ, что комитет не располагает материалами на этот счет.

В начале октября я вновь завел разговор с Горбачевым о секретных протоколах к пакту 1939 года. Но результат был тот же: никаких новых документов к этому времени ему не было представлено. В ходе консультаций с Ю. Чиреком, состоявшихся вскоре после этого, пришлось по-товарищески просить польскую сторону не форсировать развитие событий, дать нам время для того, чтобы подкрепить документальную базу.

Проблема встала особенно остро в связи с подготовкой визита Горбачева в Польшу, намеченного на лето 1988 года. 5 мая вопрос о секретных протоколах к советско-германскому пакту 1939 года был вынесен на заседание Политбюро. Насколько я помню, была подготовлена совместная записка за подписями Э.А. Шеварднадзе, А.Ф. Добрынина и моей, в которой излагалась суть дела и были сформулированы три варианта решения этого вопроса с анализом возможных положительных и негативных последствий каждого из них. Один вариант – продолжать занимать ту же позицию непризнания секретных протоколов, а копии считать фальшивкой. Другой – по имеющимся копиям и другим косвенным свидетельствам признать существование протоколов и дать им оценку. И третий, промежуточный вариант – не идти на юридическое признание протоколов, но и не отрицать их де-факто, дать возможность историкам дальше изучать и обсуждать эти вопросы.