РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

Но главное было в другом. Не менее неожиданным для меня оказалось то, что в понимании отношений между соцстранами и более общих вопросов мировой ситуации Рахманин был глубоко привержен простым, но безнадежно устаревшим стереотипам прошлого. Это проявилось в его большой статье в «Правде» за подписью Владимирова, которая получила негативную оценку в международных кругах. Он по-прежнему занимал довольно жесткую позицию в китайском вопросе, по инерции повторяя стереотипы о китайском гегемонизме и шовинизме, о его антисоветской политике, великодержавных устремлениях Пекина. Такого рода формулами и пассажами была оснащена его книга о советско-китайских отношениях, изданная уже в 1984 году.

По существу он сконцентрировал вокруг себя аппаратно-догматическую часть отдела, державшуюся прежних представлений и прежних методов работы. Получилось так, что основную содержательную, творческую нагрузку несли в отделе несколько человек во главе с Шахназаровым, а распоряжался всеми Рахманин. Мне говорили, что так было и при Русакове.

Ненормальность такого положения я счел необходимым быстро исправить. Примерно через два месяца я попросил Горбачева разрешить ввести еще одну должность – первого заместителя заведующего отделом и утвердить на нее Шахназарова, что и было сделано решением Секретариата ЦК.

Деятельность Рахманина была ограничена восточным направлением, а Шахназарову поручены вопросы европейских соцстран и общеполитические проблемы.

Это решение было промежуточным. Еще через несколько месяцев, естественно, после предварительного согласования с высшим руководством, я имел с Олегом Борисовичем крайне неприятный для меня, но оказавшийся необходимым разговор о прекращении его деятельности в отделе. Вначале ему было предложено перейти на работу в Институт общественных наук, и он было согласился в этим. Но через несколько дней он попросил оформить перевод на пенсию. Все это я стремился сделать так, чтобы не травмировать в общем-то заслуженного человека, ветерана войны, проявить к нему внимание в чисто человеческом отношении, хотя, конечно, вряд ли это удалось в полной мере.

Говоря об изменениях в Отделе ЦК, не могу не упомянуть о том, что удалось в какой-то мере поломать и давнюю традицию холодных, а порой неприязненных отношений отдела с коллегами из МИД и Международного отдела ЦК.

Интенсивный обмен мнениями по проблемам взаимоотношений с соцстранами шел у нас с Шеварднадзе. Он выявил практически полное совпадение позиций по принципиальным аспектам. Первая такого рода беседа состоялась в Отделе ЦК. Эдуард Амвросиевич, с которым мы были давно и хорошо знакомы, сам выразил желание приехать в отдел. Этот жест имел большой смысл. Ведь раньше и в голову никому бы не пришло, чтобы Громыко мог приехать в Отдел ЦК для встречи с рядовым секретарем. Состоялась откровенная и содержательная беседа, в которой я раскрыл свои соображения по концептуальным вопросам, а Шеварднадзе рассказал о своих планах реорганизации МИД, в том числе и по социалистическому направлению. И в дальнейшем с Шеварднадзе у нас поддерживался добрый, товарищеский контакт, не говоря уже о том, что по коренным проблемам перестройки в ходе их обсуждений на Политбюро мы, как правило, выступали в одном ключе.

Хороший уровень взаимопонимания установился и по кадровому вопросу. В прежние годы послов в соцстраны подбирали и предлагали Генсеку Отделы загранкадров ЦК и МИД, часто без участия Отдела ЦК. Формально это мотивировалось тем, что эти люди особо доверенные, что их подбор – прерогатива Генерального секретаря, а фактически свидетельствовало о низком авторитете Отдела ЦК и его руководителя.

Эта традиция была сломана, прежде всего благодаря тому, что без совета со мной Генсек не принимал решений по этому вопросу. Соответствующим образом стали поступать и заведующий Отделом загранкадров ЦК С.В. Червоненко, и, конечно же, работники МИД.

Впрочем, взаимоотношения с МИД не были беспроблемными. И это вытекало из специфики соцстран, где официальными главами государств были руководители партий и на практике было трудно отделить межпартийные отношения от межгосударственных. Поскольку первые находились всецело в ведении ЦК, то центр тяжести регулирования отношений между странами перемещался в ЦК (в Отделе ЦК для этого было все, даже своя служба протокола), а функции МИД автоматически оттеснялись в область внешнеполитических проблем, рутинных межгосударственных вопросов.

Вначале это не сказывалось на работе, но постепенно, по мере того как МИД набирал силу, стало все более отчетливо проявляться его стремление взять на себя основные нити отношений с соцстранами.