Теперь, когда с момента закрытия деревенской церкви прошло более полувека, консервативная деревня консервирует уже «атеистическое воспитание»: деревня ведь консервирует все – и хорошее, и дурное. Нынешний «деревенский атеизм» – это поколение женщин, выросших после Великой Отечественной войны. Зато в городах все больше православных храмов возвращается к жизни, они наполнены молящимися. А по селам еще великое множество церквей стоит заброшенными, и уцелевшая деревенская молодежь не всегда спешит возродить веру предков… Все этого говорит о том, что в культуре деревня
Церковь сложилась в античном, полисном мире и очень многое приняла в нем. Приняла и освятила. Например, епископальное устройство. Когда христиане были еще гонимы, они собирались за богослужением все вместе во главе с епископом своего города. Когда христианами стали все, они построили вместительные храмы, и небольшой город с тремя-пятью тысячами сограждан так и продолжал собираться воедино. Ряд правил, действующих поныне как у нас, так и у римо-католиков и у англикан, воспрещает в одном граде быть двум епископам. Зато, в идеале, каждый град должен иметь своего епископа. Сельская же местность по-прежнему канонически воспринимается как хора – сельский округ полиса.
С падением Рима, нашествием варваров, упадком античности города начинают быстро «усыхать». Классический пример – Арль на юге Франции, римский Арлеат. Город быстро сократился до размеров римского амфитеатра, в котором несколько веков и умещался, но не исчез с лица земли, как не исчезло большинство римских городов. Ведь в городе оставался епископ. А раз есть епископ, есть и церковные дела, и суд. Раз в город продолжают ездить, то сохраняется какая-никакая торговлишка. Христианская культура была настолько городской, что спасала города даже в совершенно варварском окружении. Она же и возвышала города.
После мученической гибели первого ростовского епископа св. Леонтия два его преемника вынуждены были перенести кафедру в Суздаль. Этого оказалось достаточно, чтобы незначительное поселение выросло в первоклассный стольный град. Градов же обычных на Руси было немало.
На Руси, где епархий всегда было гораздо меньше, чем требовалось, роль духовных центров часто переходила к монастырям. Русский монастырь, основанный в провинции, вдали от крупных городов, нередко сам становился ядром города, выполняющим роль Кремля, соборного и административного центра города. Характерные примеры – Макарьев-Желтоводский монастырь на Волге, Борисоглебский монастырь под Ростовом, и конечно «великие государевы крепости»: Троице-Сергиева лавра, Кирилло-Белоозерский монастырь, Соловки, где существует даже официальный термин «Соловецкий кремль».
Пригородные монастыри, расположенные неподалеку от городов, становились ядрами подмонастырских слобод, тянувшихся вдоль дороги между городом и монастырем. Интересно, что пригородный монастырь всегда был повернут своим главным фасадом, той стеной, где были Святые ворота с надвратной церковью, лицом к городу или к дороге, ведущей в город. Также и дальние монастыри были обращены лицом к транспортной коммуникации, ведущей в другие города: к большой дороге, большой реке, озеру, морю.
Монастыри, как и епископские дворы, были на Руси не только чисто религиозными, но и общекультурными центрами, где велось летописание, писались иконы и переписывались книги. При монастырях были больницы, действовали школы, иногда даже высшие школы-протоуниверситеты. Например, Григорьевский затвор в Ростове.
Так русская христианская культура создавала город – русское национальной достояние, складывающее и воспроизводящее русский характер, русскую традицию.
1.3. Гардарики
Именно так – «Страна городов» – называли скандинавы еще языческую Русь. Изобилие богатых градов русских отмечали и византийские, и арабские купцы. В начале ХII столетия православная Русь насчитывала около 400 городов. Крупнейший русский домонгольский город – Киев – насчитывал в период расцвета не меньше 50 тысяч жителей. Были и «30-тысячники»: Новгород, Смоленск, Чернигов; многие города имели по 15–20 тысяч. Крупных городов на Руси было ненамного меньше, чем во всей католической Европе, на деревенском Западе. Если согласиться с мнением демографов, оценивающих население домонгольской Руси в 6,5–7,5 миллионов, нетрудно видеть, что горожане составляли тогда 20–25 % всех русичей. Примерно как в конце Римской империи и намного больше, чем в любой стране средневековой Западной Европы.