Расколотый мир

— Пожалуйста, Флинн, не надо. — Она выглядит такой юной и беззащитной, но пятна крови на лице говорят, что это совсем не так. Если бы мое сердце осталось нетронутым, оно бы разбилось прямо сейчас — только сейчас она, наконец-то, решила назвать меня по имени. Когда я едва могу смотреть на нее.

Солдат, которого я узнал, никогда бы не сделал этого, и все же ее руки мажут кровью камень моей семьи.

— Не отстраняйся, — говорю я ей. — Ты должна остаться со мной. Нас обоих убьют, если я не смогу перетащить тебя в безопасное место.

— Ты должен был отдать меня им, — отвечает она пустым и бесцветным голосом.

— Это была не ты. — Я должен был сказать эти слова. — Это была ярость. — Это была не она. Мои собственные мысли повторяют это снова и снова, не желая смотреть в лицо тому, что я видел. Хочу, чтобы это как-то уменьшило мою боль.

— Я ничего не помню. — Ее голос ломается, и когда ее передергивает, она все еще дрожит, но это другое. Это не дрожь, которая пришла с расширенными глазами или вялыми движениями. Это шок, и руки дергаются, чтобы обнять ее и не дать ей соскользнуть обратно в воду. Внезапно я держу не капитана Ли Чейз, а испуганную девушку, которая хочет вжаться в камень, окружающий нас и остаться здесь навсегда. — Я убила твоих людей. Ты должен… ты должен убить меня сам, разве нет?

— Потому что это была не ты, — повторяю я ей на ухо, отчаянно пытаясь сделать это правдой для нас обоих.

— Ты не можешь этого знать! — ее шепот свиреп. — Прекрати, Флинн, ты не можешь… просто прекрати. — Сначала ее пальцы сжимаются вокруг моей рубашки, чтобы оттолкнуть меня, но ее сопротивление рушится, и она позволяет мне притянуть себя ближе, пока она не вцепляется в меня. Ее плечи трясутся, когда она плачет, уткнувшись мне в грудь.

Горячие слезы также стекают по моим щекам, и горло стягивается, когда я с трудом сглатываю, борясь за хладнокровие. Я хочу, чтобы на мгновение я мог забыть, что случилось и удержать ее, позволить контакту между нами исцелить нас обоих. Но я не могу. Даже ее запах изменился, ее волосы пахнут пушечным металлом.

Сердце хочет, чтобы я обнял ее. Сердце хочет, чтобы она страдала за то, что она сделала.

Ее дрожь становится сильнее, и, как будто в ответ, мое тело тоже начинает дрожать. Я тянусь вверх и ощупываю сетку до тех пор, пока пальцы не натыкаются на согревающий мешок. Я активирую уплотнение, потом помещаю его между нашими телами, ожидая его медленное нагревание.

Время от времени ропот далеких голосов переносится через воду и камень и доходит до наших ушей. Это происходит до тех пор, пока на какое-то время не наступает тишина, которую нарушает голос Джубили.

— Что нам теперь делать? — Это едва шепот.

Мне хочется иметь ответ. Сердце бьется о ребра, затягивая меня в панику, поддаваясь горю, страху и истощению. Теперь я тих, и у меня горят легкие.

— Не знаю.

— Чип «Компании Лару», — говорит она, уставившись в темноту. — Когда я подобрала его на том острове, было то же самое чувство… тот же вкус во рту…

Те же невидящие, расширенные зрачки я видел в пещере. Я сжимаю ее, прежде чем она снова начнет трястись, пытаясь помешать страху присоединиться к подавляющему меня горю. Я не могу сейчас думать о возможности, что корпорация несет ответственность за безумие, преследующее мой дом.

— Я должна вернуться на базу, — говорит Джубили с внезапной, безотлагательной срочностью, будто повторяя шаги в руководстве. — Я должна сообщить… я должна сказать им.

Я резко дергаю головой.

— Джубили, ты не можешь. Они ссылают солдат с Эйвона, когда… — Когда они превращаются в убийц. Губы отказываются сделать эти слова реальными.

Она затравленно моргает.

— Таков протокол. Это все, что я знаю.

— Слушай меня. — Я хватаю ее за плечо, крепко сжимая его, пока ее глаза не фокусируются на мне. — Ты — это все, что у меня есть. Ты единственная, кто может помочь мне остановить все то, что происходит с моим домом. Я не могу находиться на базе и искать ответы, но ты можешь.

— Я не могу… о, Боже. — Ее глаза стекленеют, и я знаю, что она больше не видит меня. Она видит кровь и тела, и ствол пистолета направленный ей между глаз. — Я не могу.

— Можешь, — отрезаю я, тихо и свирепо.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что, ты Джубили Чейз, — бормочу я. — А не то, что сотворила из тебя тьма.

Мягкое покачивание маленького фонарика заставляет впадины черт ее лица сдвигаться и меняться, что делает невозможным прочесть ее лицо, пока она не смотрит на меня снова. Она вздрагивает, а потом кивает. Дыхание немного успокаивается, видя, наконец, просвет той девушки, которую я знаю, просвет солдата, на которого я возлагал надежды.

— Отведи меня обратно, — шепчет она.

Мы выключаем фонарик и снова скользим в ледяную воду, оставляя тайное убежище сестры холодным и пустым позади нас.