Расколотый мир

Запуск заставляет замолчать большинство детей из-за рева двигателей шаттлов. Только когда они прорываются через атмосферу Вероны, и двигатели немного успокаиваются, девочка снова слышит других детей, все еще задыхающихся и восклицающих, когда их руки и ноги взмывают вверх, и нет ничего, кроме ремней, чтобы удержать их на местах.

Девочка смотрит в иллюминатор, наблюдая, как нежное, знакомое голубое небо увядает во тьме. Появляются звезды, поначалу медленно, а затем все вместе, сверкающие как брильянты, каждая из которых открывает новый мир.

Но как бы долго она ни разглядывала, она ничего не чувствует. Озадаченная, она ищет внутри себя девочку, которая хотела стать исследователем, девочку, которая хотела познать глубоководный дайвинг и альпинизм. Девочку, которая хотела путешествовать по звездам. Но она не может ее найти. Эта девочка умерла, когда умерли ее родители, в маленьком магазине в трущобах Новэмбэ. И теперь у нее нет души, которая могла бы разбиться.

Она закрывает шторку иллюминатора.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ДЖУБИЛИ

Я ПРОДОЛЖАЮ ДЕРЖАТЬ нацеленный на окно пистолет еще в течение минуты после его ухода. Я не знаю, почему… но я не собиралась стрелять в него, и мы оба это понимаем. Может, это просто напоминание. Кто я и кто он. О том, как все должно быть между нами. Мы должны смотреть друг на друга только через дуло пистолета.

Сердце стучит будто я в центре схватки, сбитая с толку, с мучительной болью в груди. Как он посмел, как он мог быть таким глупым, чтобы вернуться, да еще так скоро после инцидента в городе? Возможно, я и не дала его описание командиру, но той ночью был полный бар солдат, у которых был бы хороший шанс узнать его, если бы они увидели его снова.

Я заставляю руку расслабиться, позволяя пистолету упасть на одеяло, ослабляя сжатые пальцы. Я держала пистолет слишком усердно. Эмоциональная реакция. Я морщусь, вставая на ноги, и тянусь к фляжке, брошенной на стуле.

У меня нет ни сил, ни желания иметь дело с его гормонами… или с моими, если на то пошло. О чем он думал, что я просто растаю в его руках? Затею трагическую и драматическую историю о звездных влюбленных на охваченной войной планете?

Я должна была рассказать ему об обнаруженном чипе. Это доказательство того, что он не сумасшедший, что там что-то было на той ничейной земле. И хотя это не может быть полномасштабным заговором, о котором он твердит, но он не так уж и неправ. Но как только я скажу ему, что он прав, мы будем связаны еще больше, чем сейчас. У него тогда будет основание подвергать нас обоих опасности с этой нелепой мыслью, что мы на одной стороне, что мы можем быть союзниками.

Я делаю долгий глоток из фляжки. Но вдруг этого становится недостаточно. Так что я выплескиваю воду на лицо, провожу руками по щекам, глазам и рту. Пытаясь избавиться от запаха его близости, ощущения его пальцев на моей щеке, мягкого, как перышка, прикосновения его дыхания.

Но никакое омовение не избавит от этой истомной тоски в его голосе, воспоминания о том, как он смотрел на меня.

Я бросаю фляжку на кровать и подхожу к окну. Там ничего не видно, только тьма. Ни звезд, ни лун — ничего на Эйвоне. Только вязкая чернота простирается на оставшуюся часть базы и уходит в болото. В своем воображении я вижу биолюминесцентный дикий огонек из пещеры, расцветающий на фоне ночи и обманывающий мои глаза. Неудивительно, что люди верят в блуждающие огоньки.

А потом, внезапно, появляется свет. Нежно-оранжевый, распускающийся где-то вне поля зрения, но отражающийся на ближайших ко мне зданиях, и пойманный дождем, так что на мгновение, я могу разглядеть отдельные падающие капли.

Затем все здание сотрясается от оглушительного грохота, который отбрасывает меня от оконной рамы, посылая осколки боли через ребра. Уши звенят и слепая от темноты, я еле стою. Взрыв.

Моя первая мысль, когда я пытаюсь заставить ноги двигаться: Флинн. Разум пуст и не желает представлять, что он попал под взрыв.