Расколотый Мир

За всю поездку на запад от Харроу-Кросса до Кингстона Лаури выглянул в окно лишь однажды — и тут же об этом пожалел. Он привык к юго-востоку и окрестностям Ангелуса, где хватка Линии была крепче всего, где ландшафт давно и тщательно преобразован под нужды промышленности. Здесь же, у самых западных рубежей Линии, на сотни миль равнин и покатых рыжих холмов не было ничего, кроме бессмысленного пустого неба и грязи. Нетронутая земля ждала своего преображения. По обрывистым склонам холма бежала стая тощих, как спички, холмовиков; когда Локомотив проносился мимо, они поднимали головы... Кошмар. Лаури вздрогнул и задернул штору.

Заняться было нечем. Локомотив работал на всех парах, а Лаури был не нужен. Бездельничал, точно какой-нибудь штатский, во мраке пассажирского вагона. А безделья Лаури терпеть не мог. Дважды за час его мысли метались то к нервной надежде, от которой потели ладони (ведь он, возможно, ехал навстречу какому-то неожиданному, невероятному повышению по службе), то к отчаянию (с тем же успехом его мог ждать трибунал за любое из бесчисленных нарушений, в которых он, без сомнения, будет виновен).

Через некоторое время Лаури вытащил из чемодана один из томов Черного Списка и принялся изучать его: имена, лица, образ действий и длинный перечень преступлений врагов всего цивилизованного человечества... Он убеждал себя, что это нужно для дела, но на самом деле просто обнаружил, что праведная ненависть, охватывающая его, стоит лишь открыть Черный Список, успокаивает нервы.

На станции Кингстон Лаури прежде никогда не бывал. Тем не менее с виду она почти ничем не отличалась от станции Ангелус, и ее управленческая структура была точно такой же — не удивительно, ведь обе станции строились по одному и тому же принципу эффективности и порядка. Станции, хоть и находились за тысячи миль друг от друга, на глаз отличались только тем, что Кингстон окружало еще больше колючей проволоки, чем Ангелус, и защищало еще больше пулеметов, но в диком, незаселенном краю это вполне естественно.

Лаури быстро отыскал нужный отдел, где ему выделили комнату и временный кабинет, который оказался точной копией того, что он оставил в Ангелусе.

Он ждал, когда его вызовут.

За ним пришли в полночь. Двое рядовых Армии Локомотива «Кингстон» постучали в дверь, вырвав Лаури из сна без сновидений. Когда он открыл, они четко развернулись на каблуках и исчезли в неосвещенном коридоре, жестом приказав следовать за собой. Он повиновался. Стук ботинок глухим эхом отдавался в бетонных переходах.

Полночные вызовы почти наверняка означали трибунал или, что чаще, наказание без формального процесса, поэтому Лаури даже не пытался докучать конвоирам расспросами о том, куда его ведут. Скорее всего, они и сами этого не знали. Он плелся в унылом молчании, готовясь к худшему и напоминая себе, что мудрость Линии намного превосходит его собственную.

Его завели в комнату без окон и оставили там одного.

Пол покрывала серая плитка. В дальнем конце комнаты стоял стальной стол, за ним — три стула и электрическая лампа. Позади виднелась еще одна дверь. Вскоре через нее вошли трое в мундирах и сели за стол. Двое мужчин и одна, как показалось Лаури, женщина. Свет, бивший из-за их спин, не позволял разобрать званий и знаков отличия. В их внешности он не заметил ничего примечательного, кроме разве того, что у одного из мужчин отсутствовало ухо. Лица их были бесстрастны.

Лаури сложил руки за спиной, унимая дрожь.

— Присаживайтесь, Лаури, — произнес один из «мундиров».

Он огляделся, но не нашел ничего, на что можно сесть.

— Сядьте, Лаури.

Медленно, сомневаясь в правильности своего решения, он уселся прямо на холодный кафель, скрестив ноги.

— Знаете, почему вы здесь, младший смотрящий третьего ранга Лаури?

Он безучастно уставился на плитки пола:

— Я отдаю себя на суд Линии.

— То есть вы не знаете, зачем вы здесь.

— Уверен, что для этого есть причины. Мне о них не сообщили.

Один из них хмыкнул и сделал запись на листе бумаги.

Та, которую Лаури счел женщиной, сказала:

— У вас длинный послужной список, Лаури.

Гордость изжогой поднялась из глубины души, и он ответил:

— Уверен, у меня достойный послужной список.

— Приемлемый, — сказала она. — Не более.

Влез одноухий:

— Неоднократные проявления гордыни.

— Неуместные симпатии, — продолжил второй глубоким бесцветным голосом.

— Грубые ошибки, — закончила женщина, — ведущие к потере солдат, боевой техники и замедляющие прогресс

— Да, — согласился Лаури.

Он не знал, на какие именно факты они ссылаются, но ни секунды не сомневался в их правоте. Лицо его вспыхнуло, и он продолжил, уставившись в пол:

— Сожалею о своих промахах.

— Очень хорошо. — Одноухий снова что-то записал.

Заговорила женщина:

— Не отчаивайтесь, Лаури. Отчаяние непродуктивно. Ваше досье не постыдно. К примеру, вы пережили необычайно много встреч с агентами наших врагов. Насколько мне известно, вы специально изучали их поведение. Что вы испытываете к ним?

— Испытываю? — Лаури мотнул головой. — Собаки. Подонки. Отребье. Преступники. Не знаю. Я выполняю свою работу. Их нужно уничтожать.

— Почему?