Расколотый идол

Пегая лошадь, сонно жевавшая овес, взвилась па дыбы, когда Конан плашмя огрел ее по крупу мечом и дико заорал в ухо. В следующее мгновение она галопом неслась вперед, телега, накрытая кожаным тентом, оглуши только загремела по булыжной мостовой. Конан, успевший спрятать меч в ножны, перескочил через задний борт телеги, выпрямился, повернулся кругом, ухватился обеим руками за медную дугу, подпрыгнул и сделал кувырок назад.

И вот он на крыше фургончика. Трясло немилосердно, в любой момент он мог сорваться и шлепнуться на мостовую; тогда бы его, оглушенного падением, непременно настигли преследователи. Конан сомневался, что люди Губара расправятся с ним; скорее всего, бритоголовые будут защищать его от вошедшей в раж толпы бездельников. Но это была всего лишь догадка, и Конану очень хотелось, чтобы она догадкой и осталась. Стоя на полусогнутых ногах, балансируя раскинутыми руками, он ждал, когда повозка приблизится к забору на улочке, кольцом обнимающей торговые ряды. И вот — момент, который не повторится!

Под негодующий хоровой возглас толпы он изо всех сил оттолкнулся ногами от тента и, кошкой изворачиваясь в воздухе, перемахнул через ограду. Та содрогнулась под ударом его тела; руками Конан успел накрепко вцепиться в колья из корявых стволов винограда. За оградой громыхала телега; топот множества ног зазвучал громче. Едва Конан отпрянул от изгороди, несколько человек подпрыгнули, схватились за колья и стали карабкаться с другой стороны, а кто-то особенно сметливый просунул в щель руку с кривым ножом, пытаясь достать Конана.

Ворота распахнулись, четверо с мечами выбежали на улицу. Но Конан уже не боялся, что его догонят. Налегке, да и на короткой дистанции, он бы не уступил и скаковой

Рев погони затих вдали. Конан перешел на шаг. Он лишь слегка запыхался да разгорелись щеки. Ему было весело. Почти сразу он спохватился, что радоваться нет причин.

«Где теперь прятаться? — подумал он, — Если даже на базаре нашли, узнали под личиной торговца… Стоило ли красить хной волосы, отращивать и завивать на восточный манер бороду?»

Он сворачивал из переулка в переулок, пересекал проходные дворы, пока не решил, что слуги Губара безнадежно потеряли его. Вот и улица Срезанных Кошельков, в двух шагах отсюда — Ярмарочная площадь.

Ид краю площади Конан вошел в знакомый кабачок. Здесь всегда было относительно чисто и уютно, и здесь, он знал, долго ему не просидеть. Если люди Губара решат обыскать город, рано или поздно обязательно заглянут сюда. Он заказал жареной солонины с луком и мозговым горошком и большую кружку вина.

Сидя у окна, он неторопливо ел и глядел на площадь. Там всегда работал цирк и два-три балагана, а по вечерам столько гуляк собиралось, что яблоку было негде упасть.

На этой ярмарке он несколько раз встречал одного своего знакомого. В свое время они с этим человеком нашли общий язык, и Конану показалось, что в случае чего можно будет обратиться к нему за помощью.

Уже не раз обстоятельства побуждали его сделать это. По всякий раз его что-то останавливало, подворачивался ой способ решить свои проблемы. И только теперь он отважился.

Зазывалы Фефима обладали поистине лужеными глотками, однако им не приходилось надрываться. В цирк на Ярмарочной площади публика и так валила валом. С тех пор как талантливый жонглер внезапно разбогател и купил огромный шелковый шатер у нечистого на рyку, вечно пьяного хоарезмийца Маагра, цирк перестал славиться оргиями и кровавыми побоищами и приобрел славу вполне приличного заведения, куда можно безбоязненно прийти даже с детьми. На его арене уже не крушили друг другу черепа добрые молодцы из разных бандитских шаек, что не так давно стало чуть ли не ритуалом, а также главным источником доходов хоарезмийца. В Шадизаре было несколько десятков крупных и мелких воровских щи они постоянно боролись за влияние, и поножовщина была делом совершенно обычным. Городские власти смотрели на это сквозь пальцы, если только конфликтующие стороны не нарушали «приличий», то есть не устраивали побоищ в людных местах, где могла пролиться кровь ни и чем повинных зевак.

Маагр, дневавший и ночевавший в таверне напротив цирка, локти кусал от досады. Деньги, выручение за продажу цирка, быстро таяли, — не только вино и шлюхи, но и азартные игры постоянно требовали финансовых жертв. К тому же его дважды крупно обокрали, как он подозревал, по наводке хозяина таверны. Правда, несколько десятков золотых монет еще осталось в укромном местечке, но они вызывали слезы, напоминая Маагру об упущенном им богатстве.