Расхитители прииска

— Забудь о нем. Выбери пятерых самых влиятельных скотоводов и возьми с них обязательство не нарушать мир. А Холлистер пусть варится в собственном соку.

— Они вне моей юрисдикции.

— Это не помешает тебе, если ты захочешь действовать. Никто не жаждет неприятностей, кроме Холлистера. Он по характеру склочник.

Хойт задумчиво пожевал сигару, потом убрал со стола ноги.

— А теперь послушай меня. Никто не просил меня остановить расхищение. Я здесь для того, чтобы сохранять мир, и я его сохраняю. А тут приходишь ты и начинаешь объяснять мне, как надо работать. Если Рэй Холлистер заварит кашу, я его убью. То же самое относится и к тебе. Бен Стоув ничего затевать не станет, потому что ему нужны мир и спокойствие. Если ты попытаешься вывести город на чистую воду, тебе не жить. И даже если тебе удастся что-то начать, ты никогда ничего не докажешь, — продолжал Хойт. — Вся высокосортная руда, которую здесь обнаружили, добывается в одном месте между двумя шахтами. При первых же признаках беспокойства штреки, ведущие к этим забоям, будут взорваны, и туда никто не сможет добраться. Ты останешься в дураках и только выставишь себя на посмешище. — Хойт поднялся. — Так что сворачивай свое бесполезное расследование и убирайся из города. Если пробудешь здесь дольше сорока восьми часов начиная с этого момента или посмеешь хоть пикнуть, я тобой займусь.

Шевлин испытывал смешанное чувство злости, разочарования и беспомощности. Он так рассчитывал на поддержку шерифа. Если Хойт останется в стороне, ничто не предотвратит убийства. Чем он может пронять его?

— Ты слышал, что я сказал тебе? — настаивал Хойт. — Садись в седло и дуй отсюда.

— Если бы ты знал меня, Хойт, не говорил бы так.

— Брось! — Хойт сделал жест, словно отмахиваясь от замечания. — Мне все о тебе известно. Участвовал в войне скотоводов на Нуэсесе, два года был техасским рейнджером и прославился на Симарроне и в Дюранго. Так что, видишь, ничего не пропустил, но это меня не впечатляет.

Шевлин заложил кисти рук за пояс и спокойно произнес:

— Я хочу тебе напомнить одну ночь в Таскосе. — Вилсон замер. Его львиноподобная голова чуть наклонилась вперед, мышцы шеи напряглись. — Ярко светила луна, — продолжал Майк, — ты спрятался под тополями и ждал. Когда со стороны реки Канейдиан появился всадник, ты решил, что это как раз тот, кто тебе нужен. — Хойт помрачнел. — Ты вышел из укрытия, окликнул путника и схватился за револьвер. Помнишь?

— Помню.

— Но ты не успел, Вилсон. Не думаю, что ты был не форме, и все же всадник взял тебя на прицел до того, как твой револьвер покинул кобуру. А когда он заговорил, ты понял, что обознался. Пока все правильно?

— Да.

— И вот ты стоял и смотрел в дуло револьвера, который держал незнакомый тебе человек. Он имел все права и возможности пристрелить тебя прямо на месте. Потом путник двинулся шагом, оставив тебя там, где ты скрывался. Спорим, тебе так и не удалось узнать, кто превзошел тебя в скорости.

— Ты, должно быть, слышал эту историю.

— Я о ней никому не рассказывал.

— Ладно, ты превзошел меня один раз, но едва ли у тебя получится снова.

В течение стольких лет воспоминания о безликом незнакомце, выигравшем у него несостоявшуюся перестрелку, преследовали Хойта. Черты его лица скрывала надвинутая на глаза шляпа. Теперь он знал его.

— Но чего ты добиваешься? Не стану отрицать, я обязан тебе жизнью. Ты мог застрелить меня тогда…

— Во-первых, Элай Паттерсон был моим другом… Во-вторых, меня наняли, чтобы прекратить расхищение и вернуть украденное золото.

Хойт выругался.

— Наняли? Почему они выбрали человека со стороны?

Шевлин улыбнулся.

— Ты же сохраняешь мир, забыл, что ли? Поддерживаешь сложившийся порядок вещей, бережешь покой, так сказать!

Хойт стиснул сигару зубами.

— Не знаю, что и ответить. Мне нужно подумать. Подожди чуть-чуть, идет?

— Думай, только побыстрее, — согласился Шевлин. — Я не такой хитроумный, как ты, Хойт, знаю только один путь — прямо к цели. С завтрашнего полудня я за себя не ручаюсь, и если ты не со мной, то тебе лучше позаботиться об укрытии.

Ужинали в уютном доме из красного кирпича с белыми ставнями, который принадлежал доктору Руперту Клэггу, уроженцу Бостона. Само здание, опрятный зеленый газон и выкрашенный в белую краску забор соответствовали характеру доктора. Он был аккуратным, организованным и трудолюбивым.

Один из лучших выпускников медицинской школы, он легко получил бы прекрасную практику в любом городе на Востоке, но война между штатами перевернула его планы. После всего лишь годовой практики в Филадельфийской клинике самого знаменитого врача города он пошел служить в армию. Простая, суровая жизнь, полная неожиданностей, и люди, которых ему довелось повстречать, оказали на него такое влияние, что Клэгг отказался от мысли вернуться в Филадельфию и решил отправиться на Запад.

Дотти Клэгг принадлежала к одной из самых богатых и старых семей Филадельфии, но и ей не был чужд дух приключений, и, несмотря на все протесты родственников с обеих сторон, молодая пара переехала на Запад.