Раскаты Грома

— Особо не думал. Наверно, в универ пойду, у меня ведь будут льготы при поступлении. Так обещали… вроде.

Приподнимая за наплечные лямки бронежилет, чтобы хоть немного расслабить ноющую спину, Коваль заглянул в дежурку через окно: «Никого нет».

— И на кого? — Вавилов глубокой затяжкой притянул тление ещё ближе к фильтру. — На кого поступать?

— На врача, может. Или на бухгалтера, — пожал плечами ефрейтор.

— Хех, — хохотнул сержант, отправляя бычок в урну, — бухгалтер!

Рация протрещала голосом разводящего патрулей:

— 103‑й принял, в эфире.

Коваль поправил скатывающийся с плеча ремень своей винтовки, затем задал похожий вопрос сержанту:

— А ты что потом делать будешь?

Вавилов мотнул головой в сторону дороги, уходящей от складов обратно к локатору № 2, намекая на продолжение патрулирования:

— Домой вернусь.

Рация вставила своё слово:

— 900‑й 103‑му!

Сержант спокойным голосом продолжил:

— И куплю квартиру. Четвёртый год уже на базе всё же, есть на что. Подкопил, мля.

Голос из рации прозвучал настойчивее:

— 900‑й 103‑му, ответьте!

Сержант остановился, наклонил голову к рации. Перехватив удобнее автомат, он прикрикнул:

— Ковыль! Бери ствол в руки, сейчас сбор, походу, будет. Складские зазевали перекличку!

— Бааалиииин! — измотанный летней духотой и мозолями на ногах от постоянной ходьбы Коваль заскрипел зубами от досады.

«Вот чёрт!», — завертелось в голове ефрейтора негодование. — «Сейчас опять нас задрочат тренировками до утра. И из‑за кого?! Может из-за какого-нибудь тупорылого срочника, что первый день в карауле? Нет! Их тут нет! Из‑за контрактников! Контрактников, блин! По-любому заснули, суки! Готов поспорить!».

— Всем постам, к бою! — очнулась рация. — Сбор! Сбор! Сбор! Добраться до ближайших оборонительных пунктов! Ждать дальнейших приказов! Отвечать только на свой позывной!

Сержант пробубнил под нос:

— Мы здесь, так-то, на пункте.

Он обернулся и посмотрел на «дежурку». Рация плевалась частым прерывистым шипением: звуки начала и окончания сообщений в эфире на другом канале связи. Происходило это где‑то поблизости — кто‑то суматошно вёл переговоры в радиусе трёх километров по защищённому каналу.

«Бах‑бах‑бах!», — со стороны складов стал доноситься шум боя. Рокот выстрелов, похожий на звук отбойного молотка, испортил тишину ночи. Звон разбитого стекла доносился от правого корпуса. Коваль почувствовал как его ноги немного подкосились от страха.

Из динамика рации прохрипело:

— Всем постам — это 103‑й! Тревога! Тревога! Код «Лавина»! Занять оборону!

— Сука! — со злостью рыкнул сержант и потянулся рукой к сумке с противогазом, висящей на плече. Коваль натянул свой уже через пару секунд, чуть замешкавшись. «Лавина» означала прорыв периметра, проникновение в лабораторный комплекс, а также возможную утечку опасных веществ, и предполагала глухую оборону.

«Блин! Блин! Блин!», — неслось в голове у Коваля в такт волнам дрожи, разбегающимся по телу.

Со стороны внешнего периметра «восьмидесятки», километрах в двух от дежурки, стал слышен звук крутящихся лопастей.

— Наши уже что ли? Подкрепление? — промямлил под нос ефрейтор. — Красавцы!

Вавилов старался проорать команду как можно громче, но надетый противогаз, звук близкой перестрелки и приближающийся шум вертолёта заглушили его, превращая приказы в еле слышное мычание. В итоге, он просто хлопнул ефрейтора по руке и указал на здание: «Я — в дежурку!»

«Красный ящик вскроет! Правильно!», — понял напарника Коваль и ринулся вслед за ним.

За пару секунд стремительного бега Коваль почувствовал всю тяжесть прошедшего дня. Воздуха не хватало, в его висках будто взрывались бомбы с каждым приливом крови по артериям, сердце билось часто. Уставшие ноги плохо слушались, а мысли о заварухе, в которую он попал, начинали давить на мочевой пузырь.

Сержант скрылся в проёме двери сборного пункта, когда ночное чёрное небо на мгновение перечеркнулось белой стрелой. Яркая вспышка взрыва ослепила глаза. Хлопок был настолько неожиданным, что ефрейтор замер, как вкопанный, не добежав до дежурки несколько метров.

«Что?», — Коваль, тяжело дыша, стал искать глазами вертолёт, который должен был уже прилететь к складам. Он увидел огненный шар. Объятая пламенем, вращающаяся вокруг собственной оси, металлическая махина падала, проносясь над верхушками елей в сторону кирпичного здания. Двигатели сбитого вертолёта испускали последние завывания.

«Вавилов…», — успел лишь подумать ефрейтор.

В этот миг летательный аппарат упал на постройку, будто метеорит. «Бабах!» — оглушительный грохот — последнее, что услышал Коваль перед тем как потерял сознание.

* * *

Треск от пламени пожара и далёкие выстрелы — первые звуки, которые пробудили ефрейтора. Коваль с трудом разлепил веки, покрытые пылью. В голове был шум, тошнило. Почти мгновенно адская боль разорвала его мозг: «Аааа!».