Раса хищников

Когда во второй половине тридцатых годов развивался «Лагерь национального единения» под руководством полковника Коца[134], когда шли торги между группами Мосцицкого[135] и Рыдз-Смиглы[136] и предпринимались попытки укрепить обороноспособность Польши, зажатой между гитлеровской Германией и Советским Союзом, одновременно, но менее заметно, происходил процесс фашизации, сдерживаемый правительственными кругами. В январе 1939 года, когда умер Роман Дмовский[137], улицы Варшавы заполнила студенческая молодежь, которая, подняв руки в фашистском приветствии, провожала гроб с его телом. Уже во время оккупации мне пришло в голову, что, как это ни парадоксально, нападение гитлеровцев спасло нас от собственного фашизма. Те, кто остался, митинговали в подполье — «Из нашей крови возникнет империя», «Искусство и Народ» и так далее. Но этот выстрел оказался холостым.

Гедройц[138] повторял, что Польшей не могут и не должны править гробы Пилсудского и Дмовского. И если нет ни малейших опасений, что появятся какие-нибудь последователи Пилсудского, то Дмовский дождался духовного потомства в виде уже трех поколений Гертыхов. Особенно странно, что самый младший из них, Роман Гертых[139], обладая хорошими манерами, знанием языков и умом, не имеет никакой политической концепции, которую можно бы было применить к ситуации в Польше. Мы не можем ни продолжать «дмовщины», понимаемой как подчинение власти России, ни слишком бурно стремиться подорвать изнутри Евросоюз, так как на это нам не хватает сил. Впрочем, в Брюсселе нас уже обозвали троянским ослом. «Ты — редкий попугай или павлин»[140]… к сожалению, это подтверждается в очередном акте национальной истории. Целые сословия, как, например, шляхта, хиреют и исчезают, а национальный дух остается на удивление неизменным.

Пани Яньон, рассуждая о молодой литературе, цитирует отдельных писателей. Кроме Масловской[141], я почти никого не знаю. Однако я читаю журнал Павла Вонсовича[142] «Лампа», где нахожу богатую галерею критических заметок о новейшей прозе. Дела с ней обстоят совсем не так плохо, только эти молодые люди представляют прежде всего себя и свои амбиции. Они не хотят, чтобы их подцепляли к большому европейскому поезду (о российском и речи нет), скептически отзываются о политике и не ждут, чтобы кто-нибудь указывал, что им делать.

Польша, впрочем, помимо своего желания играет сейчас большую роль в мире, чем это позволяет ее истинный экономико-политический потенциал. Керри[143] обещает нам визы, Буш называет нас одним из самых важных союзников в Ираке, и тут вдруг, как гром среди ясного неба: министр иностранных дел Шмайдзинский объявляет, что уже через год мы выходим из Ирака. Подобные некоординированные действия свидетельствуют о том, что у нас нет устоявшегося направления долгосрочной стратегии, что мы все еще не слишком последовательно реагируем на происходящие в мире события. Я уж не говорю, что печальная афера с прелатом Янковским[144] и его поворот от Бронзовых врат свидетельствуют о том, что и польская Церковь уже давно перестала быть монолитной.

Нестабильность нашего времени отчасти объясняется еще и тем, что заканчивается эпоха жидкого топлива. Строить ли в Польше новый «Жарновец»[145]? Я решительно выступаю за атомную энергетику, не только из-за экономических причин — она гарантирует суверенность. Советская Россия держала нас на привязи политического и милитаристского шантажа, сегодня же достаточно экономического контроля. Я видел в «Геральд трибьюн» схему, наглядно показывающую степень зависимости государств Восточной и Центральной Европы от поставок российского газа. Если зависеть так, как мы (на семьдесят девять процентов; немцы — на сорок четыре), возможности маневра практически нет. У нас, к сожалению, отсутствует политическая команда, которая сказала бы: мы должны, как это говорилось во времена Рыдз-Смиглы, подтянуть Польшу вверх. Как это сделать, я не знаю, и не имею возможности оказывать влияние на экономические решения.

Сегодня мы, конечно, не можем продолжать довоенную политику, ибо политическая сцена претерпела тотальные изменения. Германия погрязла в экономическом кризисе, Россия под руководством Путина старается вернуться к авторитарному правлению, а нам сложно хоть с кем-нибудь договориться. Что же касается благотворных последствий нашей принадлежности к НАТО, го лично я настроен скептически. Американцы открыто пишут, что НАТО размякло, так как размякла Европа, а Франция при Шираке[146] в последние годы сильно себя скомпрометировала.

Я все еще — не знаю, к сожалению или к счастью — просматриваю мировую прессу и не вижу, чтобы перед нами открывались какие-либо ясные пути. Из нашей политической элиты я не доверяю абсолютно никому, включая президента. Это проклятие коммунистического наследия: левые полностью себя скомпрометировали, а правые, к сожалению, несколько имбецильны. Было бы хорошо, если бы Церковь, действуя в духе польского Папы, могла сделать больше, но это скорее благие пожелания.