Раса и этнос

3. Вопрос: «Хватит ли у вас (внутренне, перед собою) того чувства абсолютного равенства и уважения к людям другой кожи, которое, как рассказывают, позволило Эйнштейну достойно проучить одну американскую даму?

— Господин Эйнштейн, как бы вы реагировали на желание вашей дочери выйти замуж за негра?

— Я сказал бы — приведи мужа, чтобы познакомиться. Но я бы никогда не разрешил моему сыну жениться на вас».

Ответ: Насчет «абсолютного», якобы, равенства мы высказались выше. Уважение к людям другой кожи заставило бы любого из нас объяснить негру, почему ему не следует предавать свою расу и свой народ и жениться на белой девушке. Не понял бы — пришлось бы его, как вы выразились, «достойно проучить». А дочери, если подобные объяснения до сих пор не дошли до ее ума и сердца, пришлось бы, как это ни горько, указать на дверь. Предателю не место ни в большой семье — народе, ни в малом народе — семье.

4. Вопрос: «Понимаете ли вы, что различие, существующее между расами, значит не больше, чем различия между нациями, между отдельными людьми: разница, а не преимущество, тот типичный случай, когда абсолютно невозможно сказать: «Этот лучше, а этот хуже»? Они различаются по некоторым второстепенным признакам, и все тут».

Ответ: Если бы эти признаки были второстепенными, то действовал бы марксов закон о неравномерности развития, а он не действует (см. выше). И вообще мы видели бы сходный образ жизни и деятельности разных рас и народов, а также сходные результаты этого. Мы же ясно видим совсем противоположное. Второстепенными еще могут быть, с натяжкой, названы соматические признаки, не относящиеся к высшей нервной деятельности человека. Но мозг, нервы — если это не первостепенно, то что тогда первостепенно?!

5. Вопрос: «Понимаете ли вы, что разница в обычаях, обрядах, большая отсталость некоторых племен и народов — временное историческое явление, что всего несколько сот, от силы тысяч, лет назад все человечество было на примерно одинаковом уровне?»

Ответ: На одном уровне не стояли даже кроманьонец с самого первого своего обозначения в мире, с одной стороны, и неандерталец — с другой. Что же говорить об их потомках?

6. Вопрос: «Если вы все поняли уже, но испытываете некоторое напряжение, сами стесняетесь неловкости, стихийно возникающей у вас при контактах с людьми другой кожи (лучше об этом прямо сказать, чем утаить), то не известно ли вам, что это — характерное проявление чувства непривычного, принципиально не отличающегося от того, что с вами происходит в чужом доме, в чужом городе (отчего, надеюсь, вы не станете утверждать, что чужой дом и чужой город вообще плохи)? Что это чувство естественно заменяется чувством привычки, как это бывает у всех разумных людей, подолгу живущих среди чужих? Что, если другая группа людей вызывает у вас какие-то отрицательные эмоции, — самое ужасное, что можно сделать, это сделать отсюда большие выводы и начать культивировать свои чувства?».[141]

Ответ: Привыкнуть можно даже к камешку в ботинке. Но зачем же добровольно мучать себя и своих близких, заставляя терпеть инстинктивно (то есть по велению самой природы) нетерпимое?! Надо быть извращенцем-мазохистом для этого в отношении себя и извращенцем-садистом — в отношении близких. Нормальный человек, даже если это неловко делать в обществе и даже посреди дороги, остановится, снимет ботинок, вытряхнет камешек, снова обуется и спокойно и радостно двинется дальше в путь.

«Расовые предрассудки, — заключает Эйдельман, — очень стойкая, заразная, но излечимая болезнь».

Мы против любых предрассудков вообще, — ответим мы, — среди которых антирасовые есть наихудшие. Ибо они, мало того что антинаучны и базируются лишь на невежестве и злом умысле отдельных лиц, но крайне вредны для поддавшихся им народов. Это поистине болезнь, привитая нам, не только стойкая и заразная (благодаря массовым кампаниям промывания мозгов), но и смертельно опасная.

Мы делаем все, что в наших силах, чтобы справиться с этой болезнью и избавить от вредных предрассудков для начала хотя бы свой русский народ.