Раса

Наконец-то просто отдыхаем. Дети пристроились подле Грайи, сопят в четыре дырочки. Вот психика у них, абстрагируются от всего неприятного, не забивают головы всякой дурью. Я заснуть не могу, мысли гудят в голове как потревоженный рой шершней. Вспоминаю то одно событие, то другое, что в будущем ждёт. Попутно смотрю на город. Жизнь там хоть и сонная, но течёт. Интересно наблюдать за людьми иных во многом, но и похожих на нас одновременно. Вот из одного заведения вывалила толпа хорошо одетых людей. О чём-то спорят, один дал в морду другому. Через секунду хорошо одетая публика превращается в ободранцев. Одежда изорвана, лица разбиты, а кулаками всё машут. А вот и полиция на длинноногих ящерицах. Здесь я не понял чрезмерную жестокость, морщусь, мне неприятно. Они, не раздумывая, пускают вход трезубцы, калечат людей, даже издали вижу гримасы боли на лицах несчастных. Большая часть скрывается в узких переулках, но несколько лежат без движения.

— Ночью запрещены всякие беспорядки, наказание, вплоть до смерти. Днём можно бузить, внимания на это сильно не обратят. У нас закон, ночь должна быть спокойной, — Грайя констатирует сей факт с полным равнодушием, даже зевает, показав белоснежные зубки.

Полицейские цепляют крючьями неподвижные тела и, не торопясь, волокут к овальному зданию в центре города.

— Дикость, этот явно не европейское общество, вам бы хорошую правозащитную организацию, — Семён сильно переживает и поэтому полез «со своим уставом в чужой монастырь». Грайя удивлённо косится на нас:

— Что такое «правозащитная организация»?

— Она занимается тем, что критикует законы государства для того, что бы пробить интересы определённых групп людей, — ехидно улыбаюсь я.

— Кошмар! — восклицает Грайя, закатывая глаза в непритворном ужасе. — Это же, государственные преступники!

— Что ты, наоборот, весьма уважаемые люди, даже государство, которое они критикуют, их всячески оберегает. Кстати, это и есть демократия. Каждый может обсуждать действия власти, не соглашаться с законами. Используя средства информации, пудрят мозги так умело, что массы отстаивают интересы кучки людей, как свои кровные.

— Вот всё ты перевираешь, — возмущается Семён, — правозащитники, это те, кто защищает права несправедливо осуждённых людей, оскорблённых, обиженных. Вот, что делают у вас, если кого несправедливо осудят, — в упор спрашивает он Грайю.

— И такое бывает, — хлопает ресницами женщина, — если выясняется, что произошла судебная ошибка, всех судей, наказывают, вплоть до подвешивания на крючьях.

— Тогда б у вас судей не осталось, — фыркает Семён.

— Да, нет, с этим всё в порядке. Судят честно. А у вас, иначе?

— Судебный произвол не допускаю, — сурово сдвигаю брови, — да и князь Аскольд никому не даст послаблений. Демократии у нас нет. Продажных судей, безусловно, на крючья не подвешиваем, Аскольд их… на кол сажает.

— Правильное решение, у вас нормальное общество, — соглашается жрица, — а откуда тогда демократия?

— Это из прошлой… жизни.

— Никогда не допускайте её. Демагогов разведётся. Ложь нормой жизни станет. Народ голодать будет. Враги наползут. Государство развалится — горячо ответствует Грайя.

— Глупая ты, — вздыхает честный парень, — нет приделу совершенствования, а особенно душ людей. Демократия, это скачёк после язычества, на необозримую высоту. Просто мы только начали развиваться. Демократия ещё придёт!

— Не придёт. Деревьев в лесу много.

— Причём тут деревья?

— Аскольд из них колья наделает, — цинично говорю я.

— Самодержец, — в сердцах выдыхает Семён.

— Приходится им быть, — с грустью соглашаюсь я.

Семён чернеет лицом, отворачивается, единомышленников среди нас нет.

Тем временем в Годзбу восстановилось спокойствие. Аэростат неторопливо плывёт под сводами «линзы», молочно белый луч методично прочёсывает все закоулки города. Задерживается у ног редких прохожих и неторопливо скользит дальше.

Утро врывается, как бульдозер, на клумбу с цветами. Только я прикрыл глаза, дремота окутала сладкой паутиной, как на площадку впорхнула стайка разноцветных ящерок с изумрудными глазами и заверещали как сороки, прогнав остатки сотканного сновидением сна.

Света с Игорем, увидев такую прелесть, даже в ладошки хлопают. На, слегка опухшем со сна лице Грайи, проступает удивление:

— Они избегают людей, за целую жизнь можно ни разу их не увидеть. В основном их считают, сказочными персонажами.

Ящерки подскочили совсем близко. А одна из них, видимо самая храбрая, в переливающихся бронзой чешуйках, тяпает меня за нос.

— Смелая, — отмахиваюсь от неё рукой.

— Примета хорошая, — серьёзно говорит Грайя.

— Как маленькие дракончики, — восхищается Семён.

Ящерки носятся по скальному выступу, тараторят, лезут в наши вещи, у Грайи похитили кусок вяленого мяса, у детей выволокли шишку и пинают, под хохот, по площадке. Затем, как по команде, взмывают вверх и, как искры, растворяются в серой мгле.

Встаём, отряхиваемся, внизу лежит просыпающийся город. Доносятся лающие голоса, шум телег, крики приручённых рептилий. Жрица всматривается вдаль.