Рано или поздно

— Минутку, — рявкает Морроу. Дювен останавливается, но не поворачивается, и Морроу слышит его раздраженный вздох. — Мы получили сообщение от адвоката, занимающегося вашими делами. Отныне ваше содержание в санатории оплачиваться не будет. Тем не менее на вашем счете у нас имеется остаток в сумме триста двадцать пять долларов, который вам выдадут наличными вместе с карточкой социального страхования и другими личными документами. Ваши вещи уже упакованы, их доставят на ближайшую железнодорожную станцию.

Дювен стоит, глядя в потолок, ожидая, когда Морроу закруглится. «Три сотни баксов, — думает он. — То есть по сто пятьдесят за каждые десять лет, проведенные здесь. То есть по пятнадцать долларов за год… Ну что ж, меня можно считать достаточно богатым, чтобы начать жизнь заново…»

— У меня все, Дювен, — говорит Морроу. — Желаю вам удачи в новой жизни.

Бак не отвечает, и Морроу молча наблюдает за его уходом, невольно восхищаясь уверенной походкой, которую не изменили годы, проведенные в санатории «Гудзон». Морроу знает, что должен освободить Бака. Адвокат престарелой леди перекрыл трубу, по которой поступал денежный поток, а государственным учреждениям до Дювена нет никакого дела.

Жаль. Остается надеяться, что все как-нибудь обойдется.

В палате с него снимают наручники. Насвистывая под нос «Дикси»[1], он быстро переодевается в чистую белую рубашку, твидовый пиджак от братьев Брукс, мягкие бежевые брюки из рубчатого вельвета и изящные кожаные мокасины. Зачесывая назад волосы, он думает, что выглядит неплохо. Проверить невозможно, потому что зеркало в палате отсутствует. Иначе в минуты буйства он бы его разбил и использовал осколки в качестве оружия.

Служащий собрал вещи. Бак поднимает чемодан и улыбается. Чемодан увесистый. Старуха снабдила его большим количеством приличных шмоток, хотя показаться в них ему было негде.

Бак прощальным взором окидывает палату, в которой провел полжизни, и выходит. Его неподвижные темные глаза бесстрастны. Но он не забудет.

Охранник снова ведет его, на этот раз без наручников, по зеленому коридору. В канцелярии среднего возраста служащая выдает ему документы и пластиковый бумажник с тремястами двадцатью пятью долларами.

Затем пододвигает к нему бланк:

— Пожалуйста, мистер Дювен, распишитесь.

Его темные глаза наполняются чувственностью. Он обжигает женщину взглядом, мысленно обнажая и разглядывая ее. Она краснеет, инстинктивно хватаясь за воротник белой блузки, как бы желая прикрыться. Уголки губ Дювена чуть дергаются. Этого достаточно, чтобы она знала, что он знает.

Бак ставит размашистую подпись, кладет бумажник и документы в карман, насмешливо произносит:

— Милашка, вам не о чем беспокоиться. Лично я предпочитаю баб моложе и сексуальнее.

Насвистывая «Дикси», он шагает к двери, выходит из здания и направляется к ожидающему фургончику.

До станции его сопровождают два охранника. Бак понимает: Морроу боится, как бы он по дороге не выбросил водителя из кабины и не угнал фургончик. Нашли дурака! Они всегда его недооценивали, но теперь он докажет всему миру, какой на самом деле Бак Дювен умница. Особенно тем, самым дорогим и близким.

У него было достаточно времени, чтобы обдумать свое будущее. Достаточно длинных ночей, во время которых он планировал, и соображал, и предавался мечтам. Сейчас он почти осязал эти мечты на вкус. Они были приятны, как глоток хорошего бурбона. Острого и ароматного. О да, он отомстит. И месть эта будет сладостной, очень, очень сладостной.

Глава 2

Элли Парриш-Дювен задним ходом вывела из гаража потрепанный джип «Рэнглер», желтый, под цвет такси, и направила вниз по склону холма к Мэйн-стрит. Жила она в Санта-Монике[2], в маленьком доме, таком же потрепанном, как и джип. После последнего сильного землетрясения стены покосились, а пол в спальне при ходьбе дрожал. Но Элли любила свой дом, он смотрел на океан, который был в двух кварталах отсюда, и, просыпаясь утром, она с удовольствием любовалась поблескивающими на солнце волнами. Все легче. К тому же на содержание дома уходило мало денег, а это в ее положении имело важное значение.

На Мэйн-стрит движение успокоилось, и она довольно быстро продвигалась вперед, то и дело с тревогой поглядывая на наручные внушительные часы в стальном корпусе. Потому что, как всегда, опаздывала. Не переставая маневрировать, она припудрила веснушчатый нос, чуть прошлась тушью по ресницам цвета меди, тронула темной помадой губы. Вот и весь макияж. Элли опаздывала постоянно, сколько себя помнила, поэтому приноровилась выполнять эту процедуру быстро, прямо за рулем, не глядя в зеркало. Теперь оставалось прыснуть струйку туалетной воды «Иза», торопливо пройтись щеткой по рыжим волосам, и все, она готова встретить новый день. Глотнув кофе из бумажного стаканчика, Элли прибавила газу. Она давно решила, что жизнь — сплошная спешка и, как ни старайся, на пару тактов обязательно отстанешь.