Рано или поздно

— О, но здесь так чудесно! — возразила она. — Вы слышите в ветвях шум ветра? А птиц?

Эдвард остановился и прислушался. Должно быть, у нее более острый слух. Он со все нарастающим беспокойством слышал только отдаленные голоса и музыку. Их окружала природа, лишь звуки и запахи природы, и да, она права — здесь в самом деле чудесно. И луна почти полная, а может, и совсем. И должно быть, миллион звезд в небе. Если задрать голову, видно поразительное их количество.

Они такие же чудесные, как фонари. Нет, намного чудеснее.

Эдвард почувствовал, как напряжение покидает его тело, и с удовольствием вдохнул полной грудью ароматный воздух.

— Только посмотрите на звезды! — прошептала Анджелина, и голос ее прозвучал почти благоговейно.

Они стояли на небольшой полянке, и ничто здесь не загораживало небо. Повернув голову, Эдвард увидел, что ее лицо залито лунным светом, а глаза сияют. Она повернулась к нему, словно приглашая разделить с ней восторг, и улыбнулась, но не своей обычной живой улыбкой. Эта улыбка была более мечтательной, более… интимной. Словно у них была какая-то общая драгоценная тайна.

— Я смотрю, — отозвался Эдвард.

Но смотрел он вовсе не на звезды, а в ее глаза. И почему он шепчет?

Ее губы приоткрылись, на них блеснул лунный свет. Наверное, она облизнула их языком.

Он ее поцеловал. И мгновенно отстранился. Ему показалось, что его тело пронзила молния.

Анджелина не шелохнулась.

Молния, или лунный свет, или еще что-то уничтожило его мозги.

Он снова поцеловал ее, повернув так, чтобы одной рукой обнимать за плечи, а другой — за талию. И раздвинул ее губы языком, и погрузил свой язык глубоко в ее рот, ощутив жар, и влагу, и мягкие гладкие поверхности.

Кто-то застонал — кажется, не он, и одна ее рука обвила его за шею, а другая — за талию. Анджелина со свирепым воодушевлением отвечала на поцелуй.

И если у него в голове еще болтались какие-то остатки здравого смысла, в этот миг они его покинули. Его ладонь скользнула по ее спине вниз и распласталась на изящных ягодицах, которые так взбудоражили его месяц назад по пути в Лондон. Кончик его языка прошелся по ее верхнему нёбу, а другая рука спустилась вниз и накрыла ее грудь. Теплую, мягкую и пышную.

Эдвард почувствовал, как его плоть твердеет от возбуждения.

Очаг запылал вовсю, обе дверки распахнулись — и существовал только один способ погасить огонь. Его рука на ее ягодицах напряглась и прижала ее ближе.

И тут, хотя все его тело испытывало лишь страстное желание обладать женщиной, находившейся в его объятиях, глаза под закрытыми веками внезапно увидели.

Увидели леди Анджелину Дадли. И разум произнес два очень отчетливых, очень суровых слова: «Боже милостивый!»

Разумеется, предупреждение пришло слишком поздно. Слишком, слишком поздно. Порыв и вожделение послужили причиной его падения.

Эдвард прервал поцелуй, переместил ладони на плечи Анджелины и сделал шаг назад. Очень решительный шаг.

Ее лицо в лунном свете, с отяжелевшими веками и влажными губами, приоткрытыми и уязвимыми, было мучительно прекрасным.

Но это было лицо леди Анджелины Дадли.

— Приношу вам мои извинения, — произнес Эдвард, отметив, что голос его звучит на удивление ровно и нормально.

Бесполезные слова, конечно. Никакого прощения нет и быть не может.

— За что? — спросила она, широко распахнув темные глаза.

— Мне не следовало приводить вас сюда, — ответил он. — Я совершил то самое, от чего обязан был вас оберегать.

— Меня никогда раньше не целовали, — сказала она.

Эдвард почувствовал себя в десять раз хуже, если такое вообще возможно.

— И это было чудесно, — мечтательно протянула она.

Она настолько невинна, что это просто опасно. Один поцелуй — и она тает словно воск. Это может привести к катастрофе. И привело бы, не приди он в чувство. Остановила бы она его? Эдвард очень в этом сомневался.

— Я вас чудовищно скомпрометировал, — сказал он.

Анджелина улыбнулась и стала чуть больше похожа на саму себя.

— Конечно, нет, — возразила она. — Что может быть более естественным для мужчины и женщины, чем поцеловаться, оказавшись наедине под полной луной?

В том-то все и дело.

— Я отведу вас обратно в ложу, к вашей дуэнье и братьям, — сказал Эдвард.

К братьям! Боже праведный. Трешем, конечно, вовсе не безупречный образец для подражания. Он совершенно скандально повел себя там, на площадке для танцев, со своей любовницей — одной из многих. Все знали, что он путался с леди Иган еще до того, как Иган ее бросил. Возможно, именно поэтому тот и уехал. Может, это менее благородно, чем вызвать Трешема на дуэль, но гораздо безопаснее. Но даже и в этом случае Трешем вряд ли решит, что самая естественная вещь на свете для любого мужчины — это целоваться с его сестрой во время прогулки под полной луной. Трешем просто разорвет его на куски.

— Ну, если вы должны… — вздохнула леди Анджелина. — Но только не нужно тревожиться, лорд Хейворд. Я целовала вас точно так же, как и вы меня. И никто не видел. Никто никогда не узнает.

За исключением их двоих. А это ровно на два человека больше, чем следует.