Рандеву с «Варягом». Петербургский рубеж. Мир царя Михаила

Поддерживая разговор с немецким полицейским, я искоса наблюдал за своими спутниками. Коба и Ирина, казалось, не замечали ничего вокруг. Они, как два голубка, ворковали, стоя у окна, и не обращали никакого внимания на болтовню господина криминальрата. А вот Ильич и Крупская слушали немца внимательно, и даже поддакивали ему.

Я заметил, что Ленин время от времени с какой-то опаской поглядывает на меня. Видимо, он все еще не мог отойти от наших ночных приключений. Дождавшись, когда неугомонный Ганс Кригер вышел в туалет, он подошел ко мне и неожиданно тихим голосом сказал:

– Николай Арсеньевич, а вы опасный человек. Я бы сказал даже – страшный. Нет, нет, – замотал он головой, заметив у меня на лице неудовольствие от его слов, – я прекрасно понимаю, что у вас не было другого выхода. Да и вы прежде всего спасали наших дам и нас грешных, в том числе от верной гибели. Я хорошо знаю эсеровских боевиков – для этих мясников нет ничего святого.

Но вот как вы так, запросто, убили этих людей… Я вас даже не узнал в тот момент – милейший человек, приятно поговорить, пошутить, и вот, в один миг, вы словно превратились в какой-то бездушный механизм, нацеленный на человекоубийство. Наверное, трудному было этому научиться? – спросил он у меня. И, не дожидаясь ответа, задал еще один вопрос: – Скажите, а у вас, людей из будущего, все такие?

Я вздохнул. Ох, не стоило Владимиру Ильичу лезть так глубоко мне в душу, быть может, даже из самых лучших побуждений. Люди моей профессии научены всем способам уничтожения себе подобных. Но если бы знало большинство – как нам не хочется лишний раз воспользоваться тем, чему нас учили. Но чаще всего убивать приходится тогда, когда у тебя нет выбора – или ты, или тебя…

Поняв, что его вопросы сочли бестактными, Ильич коротко извинился и отошел в сторону.

Вот и Франкфурт. Нам принесли обед, и мы впервые за двое суток с аппетитом поели горячее первое и второе. Ну, а пока мы занимались чревоугодием, господин Кригер сбегал на телеграф и принес оттуда телеграмму, в которой говорилось, что нам надо поспешить в Копенгаген, и что наше руководство благодарит нас за отлично проведенную операцию.

Кроме телеграммы криминальрат принес несколько свежих газет, и, как положено в приличном обществе после обеда, мы вольно расположились в мягких креслах вагона и занялись изучением последних новостей…

27 (14) марта 1904 года, утро. Копенгаген

Министр иностранных дел Германской империи Освальд фон Рихтгофен

События, которые круто поменяли весь вектор германской внешней политики в течение последнего месяца, можно сравнить только с грандиозным политическим землетрясением, меняющим до неузнаваемости мировые ландшафты. Еще совсем недавно Российская и Германская империи находились в составе антагонистично настроенных военных союзов. И вдруг все поменялось буквально в одночасье.

Русский император разорвал союз с Французской республикой и благородно протянул победоносную руку нашему кайзеру, которую тот, конечно же, немедленно пожал, ибо давно мечтал о союзе Германии и России, направленном против Англии и Франции. По крайней мере, так писали в проправительственных газетах. Левая же и либеральная пресса в Германии пришла в неистовство. Русско-германский союз был заклеймен позором, газеты писали о том, что кайзер вступил в союз с русским царем, таким тоном, будто он заключил союз с самим Сатаной и подписал его кровью.

Но наш кайзер мужественно стерпел хамство и оскорбления бумагомарателей. Правда, несколько особо наглых газетенок было закрыто по решению имперского суда, а остальные сбавили тон и лишь уныло скулят, поругивая мое министерство и меня лично.

Ну, а мой непосредственный начальник и политический наставник канцлер фон Бюлов в порыве откровенности сказал мне, что перед Германией открываются новые и светлые горизонты. Теперь в своем стратегическом планировании наша империя могла в полной мере сосредоточиться на проблеме Франции и ее колоний. Мы разгромили лягушатников тридцать шесть лет назад и готовы разбить их еще раз. Только мне кажется, что наш кайзер решил возродить империю Карла Великого, и на этот раз германские войска могут остаться во Франции навсегда.

Во время нашей последней встречи перед моей поездкой в Данию у него был такой взгляд… Ну, в общем, словно сбылись его самые заветные мечты, причем такие, о которых он раньше даже и помыслить не мог. А Франция с колониями – это огромные территории, забрав которые мы сможем соперничать с самой Британской империей.

Правда были у нас и недовольные таким развитием событий. И совсем не проплаченные британцами и французами левые в рейхстаге и либералы. Одной из высокопоставленных персон, которой пришлось расстаться с насиженным годами местом, стал «серый кардинал» нашего МИДа барон Фридрих Август фон Гольштейн, начинавший работать еще с Бисмарком.