Рандеву с "Варягом"

   Ведь мы посылали их не ради того, чтобы они с ветерком прокатились до Батума. Эта поездка нужна была для того, чтобы, сопровождая Сосо, Бесоев и Османов попытались установить с ним контакт, вызвать интерес, и показать, что с ним едут не обычные жандармы, для которых арестованный просто политический преступник, а люди необычные, знающие столько, сколько ни один сотрудник охранки знать не может в принципе.

   И еще. Будущий товарищ Сталин должен почувствовать доброжелательность, исходящую от наших людей. Особенно от Бесоева. Ведь он осетин, а Джугашвили - фамилия, по происхождению осетинская. Во всяком случае, в наше время представители рода Джугоевых заявляли это вполне определенно. Да и по менталитету своему, Османов и Бесоев были людьми восточными. Конечно, они давно уже обрусели, но внутри них все-же осталось кое-что от их южных предков.

   Сборы были недолгими. К установленному сроку к воротам дворца Великого Князя Александра Михайловича подъехало трое саней, в сопровождении пятерых конных жандармов. Наши путешественники попрощались с нами и, усевшись в сани, тронулись на встречу с товарищем Сталиным.

   29 (16) февраля 1904 года. Ближе к вечеру. Спецвагон Николаевской железной дороги.

   Старший лейтенант Бесоев Николай Арсеньевич.

   "Он сказал - поехали, он махнул рукой..." Он - это наш Дед - Васильич, Тамбовцев который. А поехали мы в сторону моего родного дома - Кавказа. Конечно, Батум - не Малгобек, но все же находится чуток ближе, чем Питер. Правда, я уже и забыл, когда последний раз дома был.

   Наш жандарм раздобыл нам классный вагон - как в прямом, так и в переносном смысле. Такие вагоны изготовляли в Америке на заводах братьев Пульман. Их эксплуатировали на всех важнейших пассажирских маршрутах. Ехать в таких вагонах было одно удовольствие. Тем более, что сейчас у нас не было настоящей работы. Спи, сколько влезет, ешь от пуза, и по возможности не теряй бдительности. Ну, и естественно, разговаривай. А разговаривать нам было о чем.

   Михаил Игнатьевич рассказал нам о том, чем он занимался без нас. Да, ему не позавидуешь! Для начала ротмистра заставили писать наиподробнейший отчет о нашем путешествии. Причем, сразу в двух экземплярах - один для Плеве, другой - для генерала Ширинкина. И если министра интересовали больше чисто формальная сторона дела, то начальника Дворцовой полиции оказался более дотошным. Он хотел узнать побольше о наших межличностных взаимоотношениях, о наших привычках, вкусах, причем, каждого в отдельности. Ширинкин пытался создать наши психологические портреты. Умен, генерал, ох умен!

   Заинтересовал меня и еще один момент из рассказа Познанского. Он сообщил о планах возвращения из опалы Сергея Викторовича Зубатова. Причем, эту мысль высказал не Плеве, а Ширинкин. Того самого Зубатова, который опрометчиво вступил альянс с Витте, и начал интриговать против Плеве, был уличен в этом, с позором отправлен в отставку и выслан под надзор полиции во Владимир.

   Плеве, естественно, ничего о Зубатове и слушать не хотел, а вот Ширинкин посчитал, что негоже разбрасываться в наше сложное время такими блестящими профессионалами, как Зубатов. К тому же Ширинкина потряс рассказ Тамбовцева о том, как 3 марта 1917 года, во время обеда Зубатову сообщили об отречении Николая II и его брата Михаила. Зубатов молча выслушал это сообщение, вышел в соседнюю комнату и застрелился. Я спиной почувствовал, что нам в самое ближайшее время предстоит встретиться в Сергеем Викторович. И не только встретиться, но и вместе с ним работать.

   Мы же рассказали - естественно, в пределах дозволенного - о визитах во дворец на Мойку фон Плеве, Ширинкина, и царя. О визите Марии Федоровны мы говорить не стали, потому что, как я понял, у Тамбовцева и Антоновой в отношении вдовствующей императрицы были какие-то свои расчеты.

   Так, за разговорами, мы проехали Тверь, Москву. На стоянках Познанский выскакивал из вагона, и закупал разные вкусняшки у местных жителей, торговавших прямо на перроне. Ну, и передавал листочки с донесениями, которые он тайком от нас писал. Один из наших бойцов застукал милейшего Михаила Игнатьевича за этим занятием. Но мы не были в обиде на ротмистра за это. Работа у него такая.

   Рассказали мы ему и о ситуации, в которой оказался фигурант, за которым мы ехали в Батум. Дело в том, что товарищи по партии беглеца встретили отнюдь не с духовым оркестром. Кто-то из них, должно быть, желая подгадить неуемному и несговорчивому Сосо, распустил о нем нехороший слух. Дескать, в ссылке он стал работать на охранку, и посему надо держаться от него подальше. Сталин почувствовал себя, словно в вакууме. Даже старые его приятели старались не замечать его, и при встрече переходили на другую сторону улицы. В наше время кое-кто из перестроечных "историков" вытащил на свет божий сплетню насчет Сталина - "агента охранки".