Рамсес II Великий. Судьба фараона

Начальник охраны поджал губы. Ответ не стал для него неожиданностью, и, вполне возможно, ему самому не нравилось поручение, которое он явился исполнить.

— И в последнее время ты не встречался с апиру?

— С тех пор как лишился работы — ни разу.

— Если увидишь кого-либо из них, сообщи нам об этом. Это приказ.

После этих слов начальник охраны развернулся, вышел, созвал своих людей и взгромоздился на осла.

Птахмос бросил в очаг кусок буйволовой лепешки, добавил немного сухих веток, потом лопаткой вынул из жаровни несколько угольков, положил в очаг, накрыл их сухими листьями и стал дуть. Вскоре из-под листьев показал свою мордочку огонь. Буйволовая лепешка затрещала, над ней взвились синеватые язычки пламени. Птахмос повесил над очагом горшок с молоком. Это молоко ему принесли апиру. Пока котелок грелся, Птахмос вышел во двор, отвязал своего ослика, почесал ему морду и отвел пастись на соседний луг. Через минуту он уже сидел на пороге, запивая молоком лепешку. На ее крошки слетелись горлицы. Небо было безупречным. Настоящий завтрак для принца.

Пришло время поставить на место зазнаек, возомнивших себя повелителями Вселенной.

* * *

Принц Именхерхепешеф привык воплощать свои идеи в жизнь. Это означало, что он был преисполнен решимости навязывать свое мнение миру, как и следовало сыну живого бога и будущему воплощенному божеству.

Будучи главнокомандующим всех армий царства Хора, да еще и участником славного похода на Кадеш, он получил от отца полную свободу действий в том, что касалось поиска пропавших апиру. По мнению принца, Маи вполне мог быть хорошим зодчим, но руководитель из него получился неважный. Наместник же, как и все ему подобные, — просто безынициативный чинуша. Что до коменданта гарнизона Пер-Рамсеса, то этот начисто лишен воображения. Ночного налета с участием двадцати солдат будет достаточно, чтобы выгнать этих лентяев из их логовищ и заставить работать. Он поднимет их с постелей, свяжет, как военнопленных, и силой приведет на стройку. Рамсес был счастлив обнаружить в своем первенце задатки выдающейся личности, отличавшие его самого в детстве, поэтому незамедлительно дал свое согласие.

Через неделю, вскоре после полуночи, принц оседлал коня и по дорогам Нижнего Египта направился к деревне Двенадцать Ибисов, к западу от которой располагалось одно из самых больших поселений апиру, названия которого никто не знал. За ним следовали два десятка пеших солдат из гарнизона Пер-Рамсеса, вдохновленных воинственной речью принца и обещанием награды. Происходило это в середине сезона шему одиннадцатого года правления Рамсеса II.

Назвать «дорогой» путь, по которому следовали принц и солдаты, не поворачивался язык — просто узкая тропа между двух каналов. Ночь была безлунной. Первым шел солдат с факелом, освещая путь. Принц очень скоро пожалел, что не послушался совета коменданта и не сел на ослика, который чувствовал бы себя на такой дороге куда увереннее, чем красивый боевой конь. «Но разве пристало принцу ездить на ослике?» — подумал Именхерхепешеф. Он уже представлял себе, как с высоты своего коня отдает солдатам приказ связать строптивых апиру.

Добирались они до места дольше, чем предполагалось; поскольку двигались они черепашьим шагом, на путь до погруженной в сон и темноту деревни Двенадцать Ибисов потребовалось три часа. В руке солдата догорал второй факел; он поджег третий, и не без труда, потому что поднялся противный западный ветер. Понадобилось какое-то время, чтобы найти дорогу, ведущую к поселению апиру, в направлении которого и дул ветер. Именхерхепешеф решил, что до него недалеко. Эти презренные азиаты будут видеть сны, когда военная мощь Усермаатры Сетепенры нависнет над ними. Принц застанет их на месте преступления, суть которого заключается в бегстве с места работы и лености.

К вожделенному поселению апиру отряд добрался к половине пятого утра, когда небо уже посветлело.

Женщина, вставшая пораньше, чтобы разжечь огонь в очаге, с изумлением увидела на расстоянии десятой доли итерапламя. Оно приближалось со стороны дороги, идущей вдоль канала, и двигалось над полями пшеницы. Пламя? Нет, это был факел. В следующее мгновение она различила металлическое позвякивание сбруи. Солдаты! Они пришли, чтобы захватить их мужчин спящими! Она бросилась будить жителей поселения. Старейшина, сильный мужчина лет пятидесяти, собрал соплеменников и призвал сохранять спокойствие, так как многих охватила паника:

— Слушайте все! Это говорю вам я, человек, которого теперь зовут Шабака. Вы все обриты, и среди вас нет ни единого апиру. Возвращайтесь в свои дома. Ясно?

Это было слишком просто. Люди стали расходиться по домам, думая, удастся ли им выкрутиться на этот раз, но было уже поздно придумывать другую хитрость: факел приближался.

Лже-Шабака, сидящий на пороге своего скромного дома, без трепета взирал на великолепного всадника, который вслед за солдатом с факелом въехал в поселение. Пламя факела трепетало на ветру, который трепал и волосы всадника.

— Кто глава этого поселения? — крикнул всадник.