Райский сад

День клонился к вечеру. Небольшой приземистый автомобиль катился по черной дороге, бегущей сквозь холмы и поля. Справа они все время видели темно-синий океан, который отделяли от шоссе ровный пляж Андайе[12] — целых две мили желтого песка — и пустынный бульвар вдоль границы пляжа. Впереди со стороны океана громоздились большой отель и здание казино, а слева тянулись молодые деревца и баскские виллы — белые и бревенчатые, в окружении собственных садов. Молодые люди медленно вели машину вдоль бульвара, поглядывая на великолепный пляж и горы Испании, в сумерках казавшиеся голубыми. Машина миновала казино и большой отель и двигалась к концу бульвара. Впереди находилось устье реки, впадавшей в океан. Было время отлива, и за ярким песчаным пляжем они увидели старинный испанский городок, зеленые холмы за заливом и у самого горизонта маяк. Они остановили машину.

— Красивое место, — сказала девушка.

— Вон в том кафе есть столики под деревьями, — сказал молодой человек. — Похоже, это единственное место во всей округе, где растут старые деревья.

— Странно, — сказала девушка, — почему здесь кругом только молодые посадки? И почему они насажали столько мимозы[13]?

— Хотят перещеголять Лазурный берег.

— Наверное. Здесь все кажется слишком новым. Но пляж замечательный. Во Франции я не видела таких больших пляжей и такого мелкого мягкого песка. В Биаррице вообще кошмар. Подгони машину ближе к кафе.

Они поехали по правой стороне дороги. Молодой человек остановил машину у бордюра и выключил зажигание. Дэвид и Кэтрин заняли столик под деревьями, и им было приятно есть, сознавая, что люди за соседними столиками ничего о них не знают.

Ночью поднялся ветер, и в их угловом номере на верхнем этаже большого отеля было слышно, как волны тяжело обрушиваются на песок. В темноте молодой человек подтянул одеяло повыше, и девушка сказала:

— Ты рад, что мы остались здесь ночевать?

— Мне нравится слушать шум прибоя.

— Мне тоже.

Они лежали рядом и слушали море. Ее голова покоилась у него на груди, и она потерлась о нее подбородком, потом приподнялась в постели, прижалась щекой к его щеке. Поцеловала его, и он почувствовал, как ее рука дотронулась до него.

— Хорошо, — сказала она в темноте. — Прекрасно. Ты точно не хочешь, чтобы я изменилась?

— Не сейчас. Я замерз. Пожалуйста, не отпускай меня. Я хочу согреться.

— Обожаю, когда ты замерзаешь рядом со мной.

— Если здесь будет и дальше так холодно, нам придется спать в пижамах. Забавно будет завтракать в постели в пижамах.

— Это голос Атлантического океана, — сказала она. — Послушай его.

— По-моему, здесь хорошо, — сказал он. — Если хочешь, можем пожить здесь какое-то время. А нет — поедем дальше. На свете есть столько мест, куда можно поехать...

— Давай поживем несколько дней, а там будет видно.

— Хорошо. Тогда я, пожалуй, начну писать.

— Это будет чудесно. Завтра осмотрим окрестности. Ты ведь сможешь работать в номере, если я буду уходить? До тех пор, пока мы не найдем более подходящего жилья?

— Конечно.

— За меня можешь не волноваться. Ты всегда должен помнить, что я люблю тебя. Мы с тобой вдвоем против целого мира. Пожалуйста, поцелуй меня.

Он поцеловал ее.

— И еще: я не сделала ничего плохого — ничего такого, что могло бы повредить нам с тобой. Просто я не могла иначе. Ты должен это знать.

Он ничего не сказал, продолжая слушать, как в ночи за окном тяжелые волны падают на твердый мокрый песок.

К утру море оставалось бурным, хлестал дождь. Испанский берег скрылся во мгле, и даже когда дождь слегка утихал и на горизонте появлялись просветы, по ту сторону ревущего моря были видны лишь тяжелые облака, окутавшие подножие гор.

Кэтрин ушла сразу после завтрака, набросив плащ от дождя. Дэвид остался работать в номере. Слова полились у него так легко и свободно, что он даже засомневался, не стоит ли выбросить все написанное в мусорную корзину. Слишком уж просто все получалось. «Спокойнее, — сказал он себе. — Это очень хорошо, когда удается найти простые слова. Чем проще, тем лучше. Просто не значит примитивно. Ты должен понимать всю сложность того, что хочешь выразить, но излагать мысль простым и ясным языком. Ведь не думаешь же ты, что все происходившее в Гро-дю-Руа было так просто, как тебе удалось это описать?»

Он продолжал писать простым карандашом в обычной разлинованной школьной тетради, которая здесь называлась cahier, и даже проставил на обложке римскую цифру один. Наконец он закончил, убрал тетрадь, картонную коробку с карандашами и конусообразную точилку в чемодан, оставив на столе пять затупившихся карандашей, чтобы завтра перед работой их поточить, снял с вешалки в шкафу плащ и спустился по лестнице в фойе отеля. Заглянул в темный бар, который в дождь казался особенно уютным — несмотря на раннее время, здесь уже было несколько посетителей, — и повесил ключи на стойку. Портье достал из ящика для почты записку.

— Мадам оставила для месье.