Райские хутора и другие рассказы

— Не пью, — повторил гость.

— Понимаю, — снова согласился генерал, — вино… Крепленое или сухое? Красное или белое?

— Вообще не пью, — взмолился уполномоченный.

— Не понимаю, — промолвил генерал и обескураженно посмотрел на самого главного.

Тот нервно махал рукой: мол, заканчивай с этим, переходи к следующему пункту. Генерал кивнул и продолжил оглашение протокола:

— Как насчет баньки?

— Можно с дороги, — сказал батюшка.

— А девочки? — шепнул контрразведчик. — Есть блондинки — ноги от ушей, народ проверенный…

Наш аскет пристально и с настороженностью, как на тяжкоболящего, посмотрел на него.

— Понимаю, — кивнул генерал, — я и сам не люблю блондинок: одна видимость, а толку — никакого…

Но тут даже главному хозяину стало ясно, что разговор зашел совсем не туда:

— Чем будете угощаться? — громко спросил он через весь стол.

Игумен или даже архимандрит оглядел жареных поросят, осетров и попросил свеколки.

— Чего? — не поверил своим ушам доблестный генерал.

— Свеколки. Или капустки. Сегодня среда — постный день…

Никто ничего не понял. Но через несколько минут, управившись с невесть где добытой свеколкой, гость встал, извинился, прочитал благодарственную молитву и сказал:

— Совещание — завтра в восемь утра.

— Не рано ли? — робко поинтересовался главный, окидывая взором праздничный стол.

— В самый раз, — твердо заключил игумен или даже архимандрит.

Собрались за полчаса до назначенного времени. Полномочного представителя еще не было.

— Вечером мылся в бане, — доложил исполнительный генерал, — потом прошел в номер, а утром исчез…

— Куда исчез? — прошептал главный.

— Не знаю. Перед сном он так долго читал молитвы, что ребята на прослушке уснули… Сейчас поднял по тревоге все управление — ищем…

Главный схватился за сердце. Но тут отворилась дверь и вошел уполномоченный:

— Был на ранней литургии в соборе, — объяснил он. — Сколько сейчас времени?

— Восемь ноль — ноль, — отрапортовал контрразведчик.

— Я и думал, что к восьми закончится. Тогда начинаем…

Вернувшись, он написал отчет для очень большого деятеля. Тот, говорят, остался доволен и даже оскорбел, что игумен этот или архимандрит трудится не в его ведомстве. Документ действительно вышел преудачнейшим — батюшка давал мне почитать: жизнь целого края там — как на ладони. И разные полезные рекомендации даны: какие отрасли следует развивать, во что средства вкладывать…

Конечно, про торжественную встречу ничего не написано: все это он сам мне рассказал.

Карцер

Священник, окормлявший тюремных узников, во время одного из посещений узнал, что дорогой его сердцу разбойник угодил в карцер. Дороговизна этого человека заключалась в том, что он искренне исповедовался, исправно молился, читал церковную литературу — то есть выходил на путь духовного делания. Батюшка и сам много молился за него: келейно и на богослужениях, а при всяком удобном случае служил молебны Анастасии Узорешительнице, испрашивая условно — досрочного освобождения. И вдруг — карцер! «Нарушение внутреннего распорядка», — объяснили начальники, но разрешили священнику повидать заключенного.

По тюремному коридору привели батюшку к колодцу, укрытому тяжелой железной крышкой. В крышке — небольшое отверстие, через которое в колодец проникал свет от слабой электрической лампочки, висящей под потолком. Отомкнули замок, подняли крышку: глубина — метра два, бетонные стенки — полтора на полтора метра, на дне вода. И в этой воде сидит темничное чадо с книжкой в руках.

— Ты что же, брат? — с болью в голосе спросил священник. — Ты же обещал…

— Простите! — молвил раскаявшийся разбойник. — Я нарочно…

В камере невозможно читать Евангелие — народу полно, а здесь хорошо — никто не мешает…

Тут батюшкина душа вострепетала: он, понятное дело, и представить себе не мог, что в наши дни возможно такое. Глядя в покрасневшие от долгого напряжения глаза, священник сильно впечатлился и подумал, что этот человек — спасен будет…

Продолжение этой истории мне неведомо. Хотелось бы, конечно, чтобы всё управилось ко благу, как в песне про Кудеяра, который «бросил набеги творить» и стал монахом, но… не знаю и приврать не могу.

Медаль