– Ну, с газетами мы еще поборемся. А вот вам… вам нужно раскрыть организацию. Ну там нацистская символика или экстремистская литература, ее распространение, разжигание межнациональной розни, может, митинг какой-то. Или акция. Вот тогда будет конкретика. Тогда берем за жабры. Ну и конечно, надо раскрывать убийство Оганесяна. И тянуть за ним всю цепочку.
– Ясно, – сказал Разбирин, все еще переминая пальцами незажженную сигарету.
– Хорошо, коли тебе ясно. Мне лично ни хрена не ясно. Ладно, Василий Дмитрич. Ступай, как говорится, с богом.
Разбирин приподнялся, пожал руку и двинулся к двери.
– Слушай, Василий Дмитрич, – вдруг окликнул его Жердин.
Разбирин обернулся.
– А правда, что там прямо так чисто? Ну в районе этом.
– Правда, – сухо ответил Разбирин и, бросив скомканную сигарету в мусорное ведро у двери, вышел.
Жердин хмыкнул и покачал головой.
XIX
Дом в Рыбьем переулке Костя нашел сразу. Тем более что окна первого этажа, откуда доносились голоса и музыка, были нараспашку.
Найдя нужную дверь, Костя надавил указательным пальцем на звонок. Музыка из квартиры доносилась еле слышно – видимо, дверь была обита войлоком или чем-то еще.
Костя направил взгляд прямо в глазок – вдруг за ним наблюдают. Однако «наблюдение» явно затянулось – на звонок никто не реагировал. Костя было потянулся еще раз к звонку, но в этот момент дверь приоткрылась и в проеме показалось не совсем трезвое, лучше сказать, совсем не трезвое лицо молодого человека лет восемнадцати.
– Привет, – сказало лицо. – Че-то тебя давно не видно.
Веки говорившего были полуопущены – алкогольная интоксикация в классическом выражении. Говорящий при этом слегка пошатывался – было ощущение, что дверь он открыл каким-то сверхусилием, и стоит этому «усилию» исчерпать себя, как он повалится вперед, и дверь может снова закрыться от упавшего на нее тела.
Именно поэтому Костя не удивился, что его «узнали», – клиент невменяем.
– Ну че встал? – сказал парень, по-прежнему шатаясь, словно стоял на палубе. – Проходи, коли пришел.
Теперь его глаза были полностью закрыты.
– Ты – Геныч? – спросил Костя и попытался втиснуться в образовавшийся проем.
– Посторонись, Гордей, – неожиданно раздался чей-то голос из глубины квартиры. В ту же секунду перед Костей вырос парень лет двадцати пяти с мерцающей сигаретой в зубах. Он слегка оттолкнул пьяного Гордея в сторону, от чего тот тут же завалился набок, выпав из поля зрения Кости.
– Эк ты его, – усмехнулся Костя.
– Падающего подтолкни, – сказал парень твердым и равнодушным голосом. И после короткой паузы добавил: – Я – Геныч. Тебе кого?
Кажется, этот был трезв. Более чем.
– Не знаю, – сказал Костя, пожав плечами. – Меня пригласили, вот я и пришел.
– Кто? – затягиваясь сигаретой и прищуриваясь от лезущего в глаза дыма, спросил парень.
– Бублик с Димоном.
– Хм, Бублик, говоришь. Стой здесь.
Дверь закрылась, и Костя снова остался стоять один на лестничной клетке. Честно говоря, его уже немного начала утомлять вся эта конспирация. С другой стороны, любая блоха не плоха – глядишь, что и выгорит.
Дверь наконец снова открылась. Теперь за ней стоял Геныч, а рядом с ним Бублик. На Бублике была бейсболка, из-под которой торчал бинт, – все-таки замотал пробитую голову.
Геныч кивком показал на Костю, наблюдая за реакцией Бублика.
– А-а! Костян! – радостно закричал Бублик. – Геныч, – повернулся он к хозяину квартиры, – это Костя, я ж тебе говорил.
– А-а, – усмехнулся Геныч, – это ты, значит, Рэмбо?
Костя пропустил этот вопрос. Лучший способ завоевать доверие – это принять вид обиженного недоверием.
– Что-то я тебя раньше не видал… – сказал Геныч, продолжая глядеть на Костю и дымить сигаретой.
Судя по всему, признания Бублика стоили здесь недорого. Пора обижаться на недоверие.
– А у вас тут что, ООО закрытого типа? – сказал Костя раздраженно. – Я пароля не знаю. Извините.
Он развернулся и медленно стал спускаться по щербатым ступенькам.
– Эй! – закричал Бублик и снова повернулся к недоверчивому хозяину: – Ты чего, Геныч? Он же меня спас!
Бублик выскочил из квартиры и побежал за Костей.
– Костян! Ты куда?
У выхода из подъезда Бублик догнал Костю и, поймав за рукав, втащил обратно в дом.
– Да не обращай внимания! Это ж Геныч, он вечно на стреме.
Поднимаясь по лестнице, Костя кинул быстрый взгляд на дверь квартиры – Геныч по-прежнему стоял в дверном проеме и с легкой усмешкой наблюдал за этой трогательной сценой.
– Ладно, заходи, – смилостивился он.
Внутри было сильно накурено и, несмотря на распахнутые окна, душно. Царил привычный для подобных мероприятий полумрак и грохотала музыка. Сколько народу здесь находилось, понять было трудно, так как все двигались, переходили с место на место, то вставали, то садились. Пепельницы давно переполнились, и курившие вынуждены были искать лазейки в этих вавилонских башнях, чтобы приткнуть свой бычок – просто взять и вытряхнуть пепельницы в помойку, видимо, никому в голову не приходило. Никаких «особых примет» у этой тусовки не было – похожа на сотни других, на которых Костя в свое время бывал, подростки как подростки.