Рай под колпаком

Закончив с погрузкой, я сел за руль и внезапно понял, что возвращаться не хочется. Мне вообще ничего не хотелось. Разве что умереть. По большому счету, умирать тоже не хотелось, но больше всего не хотелось так жить. Бездумно и бездеятельно, как растению. Хоть я и представлял себя кистеперой рыбой в обществе невообразимо высокоэволюционировавших потомков, жить в их хорошо обогреваемом аквариуме было противно. В отличие от кистеперой рыбы, навсегда замершей в своей ипостаси на миллиарды лет, и от обезьян, так и оставшихся сидеть на пальмах, в моем сознании было что-то такое, что влекло за горизонт. Не устраивала меня ни теплая вода в аквариуме, ни бананы на пальмах.

И еще. Какой-то червячок точил душу, что-то меня тревожило, но что именно, понять не мог. Нет, не судьба диверсанта-диссидента Тонкэ, хотя, несомненно, он имел какое-то отношение к мрей тревоге, но, как почему-то казалось, косвенное. Тревожило что-то другое, касающееся сведений, полученных от Наташи, а чуть раньше — от Ремишевского. Принимал я эти сведения с предубеждением, не анализируя их, не систематизируя, и, значит, что-то упустил, не сумел сделать правильные выводы. Это плохо. Одних деклараций, что я не обезьяна и не кистеперая рыба, мало. К горизонту надо идти, сбивая в кровь ноги, а не созерцать манящий стык земли и неба с верхушки пальмы.

Я медленно поехал вдоль улицы и кварталах в двух от универсама, за зданием почтамта, увидел три пустующих столика под зелеными зонтиками. Летнее кафе— это, пожалуй, то, что нужно. Можно посидеть, подумать, и чтобы никто не мешал.

Припарковав машину напротив кафе, я прошел к столикам. Разнорабочий в оранжевом комбинезоне доставал из киоска ящики и складировал на тележку.

— Кафе закрывается? — спросил я.

Он оглянулся, узнал Меня (интересно, найдется ли в городе человек, который нас с Бескровным не знает?) и приветливо улыбнулся.

— Нет, открыто. Присаживайтесь. Если хотите, могу обслужить. Черт бы вас побрал с вашей услужливостью и жалостью! В этот момент я как никто понял Джека Потрошителя и прочих серийных убийц. Жалость со стороны к своей ущербности всегда вызывает неприятие и неадекватную реакцию. Убивать таких жалостливых хочется.

— Пиво есть? — натянуто спросил я. — Алкогольное.

Он неодобрительно покачал головой, но указал на ящик, стоявший на тележке.

— Есть. Как раз забираю.

— Кому оно мешает? — пробурчал я, вскрыл ящик и достал пластиковую упаковку с четырьмя банками светлого пива. — Вы не потребляете, другим не мешайте.

— Вы забываете о детях, — сказал он. — Мы впервые сталкиваемся с миром, где так много разрешенных наркотических продуктов и столь длительный срок детского возраста.

— Ты что — биоробот? — я поставил упаковку на столик и уставился на рабочего недобрым взглядом.

— С чего вы взяли? — удивился он. — Обыкновенный, — он улыбнулся, — как вы называете — «новообращенный самаритянин». Учитель.

— Тогда почему отождествляешь себя с пришельцами? «Мы сталкиваемся…»

— Потому, что как история человечества, так и история цивилизации это для меня родные и неразделимые.

— А ящики почему грузишь, если учитель?

— Не нахожу в этом ничего зазорного. Мелкие работы требуют ручного труда, и каждый занимается ими помимо основной работы.

Его патетика меня покоробила. — Орден тебе надо дать… — пробурчал я, развернул кресло и сел за столик к нему спиной. Чтоб и глаза не видели.

Вскрыл банку пива, налил в бокал, отхлебнул. Но мысли не шли — мешал копошащийся за спиной учитель в оранжевом комбинезоне. Наконец он закончил погрузку и покатил тележку по тротуару мимо столика.

— Всего вам доброго, — пожелал он на прощание. Хотелось послать его подальше, но сдержался. Тоже мне, самаритянин выискался! Вмажь такого по морде крюком слева, он тут же правым боком к тебе услужливо повернется.

Прикрыв глаза, я попытался настроиться на аналитический лад. Много фактов таинственных и необъяснимых скопилось в голове, но самым таинственным и непонятным был факт существования могилы Мамонту