Рай под колпаком

У темной в ночи кладбищенской конторы машина послушно свернула налево и поехала вдоль высоковольтной линии, чьи опоры хорошо различались на фоне неба. Любопытно, чем в эти дни занимается директор кладбища? Явно ведь не у дел — ближайшие похороны состоятся не ранее чем через семьсот лет. Впрочем, остались еще я и Бескровный, но и мы лет по двадцать, как минимум, хотели пожить.

Машина послушно остановилась у второй опоры высоковольтной электропередачи, я вышел и огляделся. Зрение адаптировалось к темноте, и в свете звезд я начал различать гранитные надгробия, металлические кресты, среди которых самым заметным ориентиром был золоченый орел на могильном камне Мамонту Марку Мироновичу. На что я и надеялся, поскольку приборов для ночного видения в универмаге не оказалось. Не дошли в России до полной демократии, как в Америке, где в оружейном магазине можно купить не только прибор ночного видения, но и базуку. В Холмовске, к сожалению, оружейного магазина не было. А жаль.

Тишина на кладбище стояла глухая, какой она бывает в степи только весной, когда еще нет ни сверчков, ни цикад. Мертвая тишина, как и положено в местах последнего упокоения. Ночью в такой тишине любой звук отчетливо слышен метров за сто, и если все-таки за мной следят, то чужие шаги я услышу издалека.

Раскрыв сумку, я сунул в карман катушку черной изоляционной ленты, а видеокамеру, чтобы освободить руки, повесил за ремешок на шею. И начал восхождение на опору высоковольтной линии.

Забравшись метров на пять, я решил, что этого достаточно. Вставил видеокамеру в перекрестье металлических штанг, небольшим куском изоляционной ленты прикрепил ее и видоискателем навел объектив на золоченого орла. И только затем накрепко примотал видеокамеру к опоре. Еще раз проверив, куда смотрит объектив, включил камеру и начал спускаться. Электропитания камере хватит на сутки, и единственное, что придется делать, — это вовремя вытирать из пентопа «пустые» видеокадры, поскольку его памяти хватит всего на час записи. Это, конечно, при условии, что связь будет нормальной — не очень мне понравилось качество передачи видеосъемки с места рыбной ловли.

Работал я очень аккуратно, чутко прислушиваясь к ночным шорохам, но ничего не услышал. Однако когда начал спускаться и до Земли оставалось метра два, уловил слабый запах весенней фиалки, от которого тоскливо сжалось сердце. Вряд ли запах долетал от могильного камня Мамонту — до него метров тридцать, да и в воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка.

Предчувствие не обмануло — едва нога коснулась земли, как меня кто-то мягко взял под локоть.

— Решили в монтажники-высотники податься? — вкрадчиво спросил Ремишевский.

Тон был насмешливый, за локоть он, скорее, не держал, а поддерживал под него, и я не стал проводить боевую подсечку, чтобы освободиться. Куда бежать и к чему? Из-под купола никуда не денешься…

— А вам какое дело? — возмутился я. — Гуляю, дышу свежим воздухом. Моцион у меня такой. Запрещено?

— На кладбище? — наигранно изумился Ремишевский. — Ночью? Гуляете? Оригинально. А вдруг вы могилы осквернять пришли?

— В самую точку попали, — процедил я. — Не повезло мне — на сторожа нарвался… Вы ведь тут сторожем работаете? Завидная, надо сказать, смена работы: после заместителя генерального директора банка — кладбищенским сторожем. Мне протекцию не составите?

Ремишевский не отреагировал на колкость и рассмеялся тихим, мелким смешком.

— Шутите, Артём Владимирович… Так все-таки, что вы здесь делали?

— А вы? Что вы здесь делаете? Следите за мной? Ах Да, понял! То-то мне одна знакомая про вас неделю назад намекала… Вы — «голубой»! Понравился я вам, вот и преследуете! Но у меня; учтите, нормальная сексуальная ориентация.

Выражение лица Ремишевского в темноте я разобщать не мог, но, кажется, в этот раз таки зацепил его за живое.

— Хватит мне зубы заговаривать, — сдержанно проговорил он и махнул рукой кому-то за спиной. — Ну-ка, снимите, что он там прицепил!

К опоре метнулась тень, и уже через мгновение Ремишевский держал в руках видеокамеру. Кто взбирался на опору, я разглядеть не смог — ночь, да и был он, по всей видимости, в призрачном камуфляже пришельцев. Но для человека все было проделано чересчур стремительно — мне, с моей реакцией «двадцать пятого кадра», до него далеко. К тому же крепил я видеокамеру на совесть — так просто изоляционную ленту не размотаешь, не разорвёшь.

— Кино решили поснимать… — протянул Ремишевский, и я вдруг почувствовал на своем лице пытливый взгляд. Будто изморозью обдало кожу. — Зачем вам это?

И тогда я понял, что он играл передо мной комедию.

Это я его не видел в темноте, зато он видел меня прекрасно, хотя по силуэту не угадывалось, что его глаза прикрывают бинокуляры ночного видения. Понятное дело, полупришелец… Или я ошибаюсь и он настоящий, без всяких «полу»?

— А что, «снимать кино» здесь запрещено? У вас есть какие-то тайны?

Ремишевский снова рассмеялся, но в этот раз искренне и беззлобно.