Рай и ад. Книга пятая. Рассказы перенесших клиническую смерть

Твердой веры в Бога бабушка мне привить не смогла, потому что мне казалось, что то, что она рассказывала, было притчей или сказкой. Сама я казашка. Со стороны отца у меня все были казахами, а со стороны матери бабушка была русская. Но маму она родила от казаха.

Эту мою русскую бабушку звали Мария. В ее семье было восемь братьев, всем дали библейские имена. Матфей, Илья, Семен и так далее.

Я врачом работала с детишками и мне часто приходилось им делать уколы. От этого у меня появилась аллергическая реакция — на руках сыпь. Я пошла к терапевту, который назначил мне хлористый кальций в качестве противоаллергического препарата.

Я его получала весной и осенью, когда было обострение аллергической реакции: когда начинало все цвести, мы начинали работать с антибиотиками. Я не обследовалась, но знала, что это аллергия, и доктор мне назначил эти препараты.

Я колола их курсами по десять ампул внутривенно. Проколола весной, проколола осенью, и на следующий год весной у меня началось опять обострение. Это был третий укол. Я пришла в поликлинику, где сама работала и пришла в общую процедурную, для детей и взрослых.

Мне кололи хлористый кальций, который еще называют «горячим уколом». Он похож на магнезию, но магнезия немного другой препарат. В процедурную я пришла рано, еще не было восьми часов утра. Это я сделала для того, чтобы после инъекции успеть немного отдохнуть перед работой.

В процедурной я спокойно села, закатила рукав. Это было перед столиком, у которого борта были металлические, а его поверхность прозрачной. Я подала руку медсестре, которая ввела мне укол и говорит:

— Вы со мной разговаривайте, чтобы я могла видеть вашу реакцию. Все нормально? Голова не кружится?

Я ей отвечаю:

— Нет, все нормально.

Сижу, с ней разговариваю. Она ввела мне всю ампулу, в которой было десять миллилитров. Но эти десять миллилитров были разведены в физрастворе. Шприц был большой, на двадцать миллилитров. И тогда шприцы были многоразовые, стеклянные. И чтобы положить этот шприц для промывания она отошла от меня. И отходя, говорит:

— Вы разговаривайте со мной, а я пока положу шприц на обработку.

Дальше я ничего не помню. Потом эта медсестра мне рассказывала: «я слышу какой-то грохот». Я потеряла сознание, упала вперед, на столик, и ударилась переносицей о его борт. После этого я в кресле на колесиках откатываюсь назад и падаю.

Она поворачивается и видит, что я лежу на полу, и у меня из носа идет кровь, и изо рта булькает кровь. Она решила, что у меня пошел отек легких, потому что я дышала кровью и она стала пузыриться, как пена. Эта медсестра выбежала в коридор и стала кричать: «умерла!» Я это слышала.

И вот, что видела я. Она мне потом об этом рассказывала, а я ей рассказывала, что я это видела. В момент, когда упало мое тело, из него вышел мой дух. И я увидела себя в белом платье, пришла невероятная легкость, и я стала как бы плыть по воздуху.

Я стала смотреть наверх. В этот момент медсестра стала кричать, собралась толпа. Там я видела хирурга, реаниматолога, наших педиатров. При этом мое тело лежало, а я вышла из него и лечу. У меня на сердце появилась радость от того, что я освободилась от тела. Оно как будто мне было ненужно и даже чуждо. Я как будто носила его с таким трудом, а оно мне и не нужно было. Я очень обрадовалась и полетела.

В мыслях я захотела куда-то вверх. У меня была мысль, что я должна успеть улететь наверх до того, как они успеют меня реанимировать, чтобы успеть пересечь границу. Я как врач знала весь процесс реанимации и даже знала, что они мне будут вводить из препаратов.

И получается, что я сверху на них смотрю, а мыслями лечу. В этом состоянии, когда ты находишься там, в этом Небесном, новом теле, очень радостно, потому что оно настолько необычное и легкое, оно приносит радость.

И как только я подумала, чтобы полететь наверх, я сразу же туда устремилась. Я летела свободно и знала, что мне нужно пересечь реку, потому что у меня в мозгах была мысль: «надо пересечь реку!» И я начала слышать шум прибоя и стремиться туда.

А в это время врачи начинают вводить в мое тело препараты. Они вводили преднизолон и адреналин, чтобы завести сердце. И потом доктор, которая вместе со мной закончила институт, мне рассказывала, она говорит: «я проверяю твой пульс, открываю твои глаза, и вижу и чувствую, что тебя нет».

А я в это время смотрела на них сверху и думала: «что они делают? Зачем они это делают?» А сказать этого, естественно, им не могла.

А я от того места (поликлиники) жила недалеко. У меня были еще живы мама и бабушка, и был маленький ребенок, ему было семь лет. И в момент смерти мыслей о ребенке, о матери, что они будут плакать, нет. Это такое описание, которое не описать. Типа эйфории. Что я буду сейчас где-то, куда стремится моя душа, и мне будет там очень хорошо.

Я слышала шум этого прибоя и думала: «мне бы только успеть до границы! Мне бы только успеть до границы! Они не успеют! Они не успеют!»