— Уф-ф! Вот и хорошо, потому что от Нормы я много чего скрывала, — облегченно вздохнула Элнер. И продолжила: — Нравилось домашнее персиковое мороженое… ореховое у меня на втором месте, но его сейчас почти не делают, а еще зелень репы, картофельное пюре, спаржевая фасоль, жареная окра[5], кукурузный хлеб, печенье. — Элнер перевела взгляд на Дороти. — И пироги, и торты, конечно!
— Столько всего! — одобрил Реймонд.
— И печенка с луком… все от нее носы воротят, а я люблю. А еще рисовый пудинг… Могу и дальше перечислять, если хотите.
— Нет, достаточно, Элнер, — сейчас ваш черед задавать вопросы.
— Я всегда хотела знать, зачем на свете блохи?
Дороти прикрыла рот рукой, едва сдерживая смех.
Реймонд откинулся на спинку кресла, заложил большие пальцы за отвороты жилета, откашлялся.
— Понимаете ли, Элнер, у обезьян — как и вообще у приматов — сложная система ритуалов и ухаживаний, и ловля блох — важная часть общения.
Дороти искоса глянула на мужа:
— Реймонд!
Тот вздохнул:
— Ну не знаю я, какая от них польза. Для чего-то я их задумал, а для чего — забыл.
— Говорила я тебе, что она умница! — вставила Дороти.
— Забудьте про блох, — успокоила Реймонда Элнер. — Вы же знаете, я так любила ваши закаты, восходы, звезды и луну, и дождь, и летние грозы, и осень… да что там — все времена года одно другого краше.
— Спасибо, Элнер, рад вам угодить. Мы старались придумать побольше всего хорошего, чтобы уравновесить плохое, — а его в жизни, увы, предостаточно.
— И о всяком несчастье мы горько жалеем, — вздохнула Дороти.
Элнер сказала:
— Раз уж речь зашла о несчастьях, людям хочется знать, откуда берется зло.
Глаза Реймонда засветились участием.
— Я все понимаю, и винить людей не за что, но чтобы наделить их свободой воли, пришлось установить жесткие причинно-следственные связи, иначе ничего бы не вышло. — Он пожал плечами: — Выбора у меня не было, что мне еще оставалось делать?
— Знаете, Реймонд… — задумчиво произнесла Элнер, — мне, конечно, куда проще рассуждать, ведь я ни за что не в ответе, но вы все-таки подумайте, не отменить ли свободу воли? Взять, к примеру, Лютера Григза: когда он поступает как ему вздумается, всякий раз нарывается на неприятности.
Реймонд кивнул:
— Понимаю, и поверьте, Элнер, над свободой воли я долго голову ломал, но мы не хотим ни к чему принуждать людей.
Дороти прибавила:
— И насильно им мил не будешь, и друг друга любить не заставишь.
Реймонд согласился:
— Верно. Зато мы их снабдили всем самым нужным: логикой, разумом, состраданием, чувством юмора… а вот пользоваться этими дарами или нет, они решают сами. Нам остается их любить и надеяться на лучшее. — Он бросил взгляд на Дороти. — Это было для нас, пожалуй, самое трудное — дать им право на ошибки…
— Самое трудное, — подтвердила Дороти.
Реймонд обратился к Элнер:
— У вас ведь тоже так: знаешь, что надо выпускать своих чад из гнезда, но до чего нелегко это дается!
— Понимаю, — подхватила Элнер. — Когда Линда стала жить отдельно, Норма слегла на полгода с головной болью.
На кухне что-то звякнуло, Дороти подскочила:
— Пирог готов! Сейчас, достану из духовки.
При слове «пирог» Элнер встрепенулась.
Пасторша
Вдоволь наплакавшись об Элнер, Ирен Гуднайт взяла себя в руки, заказала у Невы по телефону цветы и задумалась, чем бы помочь Норме. Бедняжке, наверное, так тяжело, любая помощь будет кстати. Надо бы приготовить съестного и отнести ей. Скажем, тушеную курицу, запеканку из стручковой фасоли, макароны с сыром и кекс. Только ни лука, ни перца. Ничего острого. В горе пища нужна простая, пресная. Прежде чем идти на кухню стряпать, Ирен решила позвонить преподобной Сюзи Хилл из Церкви единства, которую посещала Норма.
Ирен набрала домашний номер Сюзи.
— Алло!
— Сюзи, это Ирен Гуднайт.
— Здравствуйте, как ваши дела?
— Я-то жива-здорова, но у меня плохие новости. Только что умерла Элнер Шимфизл, и я звоню, чтобы вас предупредить.
— Какой ужас! — вырвалось у Сюзи. — От чего?
— Ее искусали осы, и она упала с дерева. Норма и Мэкки сейчас в Канзас-Сити, в больнице Каравэй. Если хотите, можете позвонить туда.
— Конечно… да… спасибо, что сообщили.