Спраг зажмурился. Открыл глаза: не померещилось ли? Нет. Ботинок на месте, точь-в-точь как описывала миссис Шимфизл. Спраг обливался потом, одежда прилипла к телу. Затаив дыхание, он подошел ближе. Склонился, рассматривая находку. Наконец с опаской, будто ядовитую змею, поддел ботинок носком туфли. Тот не поддавался. Спраг пнул сильней. Никакого толку. Присев на корточки, попытался его поднять. Ботинок наполовину увяз в смоле, которой была замазана крыша. Минут пять Спраг отдирал его, потея все больше. Оторвал-таки, но что с ним теперь делать? И прежде всего — как незаметно пронести вниз? Пристроив ботинок у двери, Спраг спустился по лестнице, выудил из урны бурый бумажный пакет с надкусанным бутербродом, объедки выкинул, бегом вернулся на крышу, положил ботинок в пакет и сунул под мышку. Спустился по пожарной лестнице, прошел через подвал в главный корпус и скрылся в туалете. Кое-как отскреб с рук смолу и спрятал пакет за дверью, чувствуя себя преступником. Поднялся в кабинет к Франклину Пикстону, захлопнул дверь и прижался к ней, едва дыша, весь в поту. Пикстон в изумлении вытаращился на него:
— Что вы здесь делаете? И что за вид? Взмокли, запыхались… Пробежку устроили? Спраг выпалил: — Ботинок на крыше! — На какой еще крыше?
— Эта… миссис Шимфизл… клялась… что видела на больничной крыше ботинок. — И что?
— Вы м-меня н-не поняли, — выговорил с запинкой Спраг. — Она рассказывала, что парила в воздухе над больницей и видела на крыше ботинок… И я залез на крышу — а там и вправду ботинок! — Что за выдумки? Решили меня позлить? — Чистая правда! Ботинок и в самом деле на крыше.
— Будет вам, Уинстон, возьмите себя в руки. Мало ли совпадений случается в жизни.
— Совпадений? Да он лежал на том самом месте, именно коричневый и кожаный! Причем именно для гольфа! — Она так и сказала — для гольфа?
— Да. Коричневый кожаный ботинок для гольфа — и, черт подери, так и есть. Говорю же, не могла она его видеть, если и вправду не умерла.
— Я вас умоляю, Уинстон, не сходите с ума. У нас забот хватает и без этих бредней — посмертные видения и прочее мракобесие.
— Для вас, может, и бредни, но говорю же, Франклин, был там ботинок!
Франклин поднялся, запер дверь, налил Уин-стону выпить.
— Успокойтесь и повторите дословно, что она сказала.
— Миссис Шимфизл видела на крыше возле трубы коричневый кожаный ботинок с шипами. И он оказался на том самом месте.
— Ясно. Что-то здесь не сходится — по-моему, дело нечисто. — То есть как?
— А вдруг они все подстроили? И ботинок она сама подбросила?
— Как подбросила? Когда? Медсестры клянутся, что она не выходила из палаты.
— Может быть, это племянница или ее муж. Или они сговорились с кем-то из больницы. Или наняли небольшой самолет. Или воздушный шар, прилетели и сбросили ботинок на крышу. — С какой стати?
— Ради денег, чтобы в газеты попасть, на телевидение пробиться.
— Что вы, Франклин! Старушка под девяносто нарочно сует руку в осиное гнездо, получает семнадцать укусов и падает с шестиметровой высоты, чтобы ее показали по ящику? Да и дверь на крышу была заперта, а ключ только у сторожа.
— Неужели никакого разумного объяснения нет? — Нет! В том-то и дело, что нет. — Ботинок там и лежит? — Нет, я забрал. — Зачем?
— Зачем?! Понятия не имею зачем! Перепугался до смерти, и все. — Где он? — В туалете. Хотите посмотреть?
— Обойдусь. Зато если Уоррены вздумают подать в суд, мы пригласим желающих на крышу: дескать, полезайте и ищите, милости просим! А ботинка-то никакого там и в помине нет! Если эта история всплывет, к нам стекутся психи со всей Америки и разобьют на нашей автостоянке палаточный городок. Уинстон кивнул:
— Пожалуй, вы правы… А с ботинком-то что делать? — Что за вопрос. Вышвырните к чертям. — А это не противозаконно?
— Милый мой, вы же юрист! Нашли ботинок. Выкинули хлам. Точка.
Выпроводив Спрага, Пикстон тяжело вздохнул. И так забот по горло, а тут еще Уинстон с ума сходит из-за дурацкого ботинка! Не верит он во все эти так называемые чудеса: плачущие статуи, круги на полях, Лох-Несское чудовище, снежный человек — вранье чистой воды, чушь собачья. Диву даешься, до чего легковерны люди. Готовы молиться и банке зеленого горошка, если думают, что исцелятся или попадут в рай. «Наступит ли день, — изумлялся про себя Пикстон, — когда люди выберутся из тьмы невежества?» Франклин сам изучал философию в Йельском университете, и будь его воля, во всех американских школах дети изучали бы Дидро, Канта, Ницше, Гегеля и Гете. Люди до того невежественны, что оторопь берет. Нынешняя молодежь в большинстве своем двух слов связать не может, не то что здраво мыслить. Эдак американцы выродятся в нацию дикарей с дубинками. Какое счастье, что Спраг — выпускник Гарварда, а главное — трезвомыслящий человек.
БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ