Тольки с нами не было. Он сидел у стола, положив голову на руки, и никак не реагировал на наше возвращение. Даже о Джемсе не спросил.
– Толя, – сказал я по-русски, – ты все равно бы вернулся домой без нее.
Он посмотрел на меня сухими, без слез, ненавидящими глазами:
– А ты спроси: вернулся бы я вообще?
– Тебя бы вернули. Мы здесь гости. Толя. Расставанье неизбежно.
– Но не такое.
– Анохин, – позвал меня Зернов из соседней комнаты, – оставь его. Он все поймет без нашей подсказки.
Мы перешли на английский язык.
– Я не верю Этьену, Дон.
– Я тоже.
– Если найдут Джемса, найдут и подпольную типографию. И наоборот. Этьен не пойдет на это.
– У него не будет выхода. Убийство Фронталя – повод к репрессиям. Галунщики жаждут крови.
– Фронталь – пешка, – сказал я.
– Жертва пешки обещает атаку. А с Этьена потребуют взнос.
– Гибель Джемса – это гибель газеты.
– Нет, – сказал Зернов.
– Нужна новая типография.
– Она есть.
– А редактор?
– Есть и редактор.
– Кто? – заинтересовался Мартин.
– Ты.
– Злая шутка, Борис.
– Я не шучу. Ты в резерве, запомни. А потом, обыск еще не начался.
Но Зернов ошибся. Обыск уже начался. К нам в дверь без стука ворвались четверо полицейских с автоматами на изготовку.
– Руки! – крикнул ближайший.
Все, кроме меня, подняли руки.
– А ты? – Он чуть не ткнул меня автоматом.
– Болван, – сказал я. – Формы не видишь?
– Стреляю.
– Попробуй.
– Погоди, – сказал кто-то за ним знакомым голосом. Оттолкнув автоматчика, вышел Шнелль. – Ты? – удивился он. – Что ты здесь делаешь?
– Живу.
– В «Омоне»?
– Об этом сказано в моей личной карточке.
– А эти кто? – Он кивнул на стоявших с поднятыми руками товарищей.
– Мои друзья. Одного ты, наверное, знаешь. – Я показал на Тольку.
– Толли Толь? – Шнелль растерялся.
– Личный гость Корсона Бойла, – прибавил я. – И убери своих дураков.
– Отставить! – закричал Шнелль сопровождавшим его галунщикам. – Везет тебе, Ано, – заключил он загадочно и вышел не прощаясь.
Дверь захлопнулась. Мартин тотчас же открыл ее.
– Зачем?
– Хочу знать, что происходит в отеле.
А «Омон» гудел, как воскресный рынок. Кто-то бегом проскочил по коридору. Кто-то кричал. Где-то громыхнули выстрелы. Стучали по лестницам подкованные солдатские сапоги. Кто-то совсем близко тоненько взвизгнул: «Не смей бить! Не смей!» Зазвенело разбитое стекло.
Еще одна автоматная очередь, и грохот сапог на лестнице в холл. И хриплый крик в нашем коридоре: «Проходи, проходи: здесь уже были!»
«Омон» постепенно затихал. Звуки гасли в портьерах, перинах, коврах. По грохотавшим коридорам и лестницам разливалась пугливая тишина.
– Пойду понюхаю, – сказал Мартин и выскользнул за дверь.
Через полчаса он вернулся. За ним шел старик с зонтиком, мокрым от дождя.
– Разве на улице дождь? – спросил я.
Вопрос прозвучал глупо, потому что всех интересовал гость, а не его зонтик. Старик выпрямился и улыбнулся. Очень знакомой была эта улыбка.
– Фляш! – обрадовался я.
– Тссс… – остановил меня гость. – Не так громко. Считайте, что я постарел на десять лет, и не узнавайте. А дождь, между прочим, идет.
– Как вы прошли сюда? – удивился Зернов. – Патрули повсюду.
– Старик с мокрым зонтиком всегда может зайти в лавочку. А из одной в другую, не выходя на улицу. Из соседней, между прочим, можно пройти в здешнюю гардеробную. Швейцар в таких случаях закрывает глаза.
– Этьен знает о вашем приходе?
– Все то, что он знал, он уже выдал.
– Я вас предупреждал.
– И я, – сказал я.
Фляш смущенно погладил фальшивые баки.
– И счетные машины иногда ошибаются. Все ему верили.
– Джемс внизу? – спросил я у Мартина.
Мартин отвернулся.
– Джемс уже на пути в Майн-Сити, если только остался жив, – проговорил Фляш с такой горечью, что мы только сейчас поняли, как тяжело переживает он новый провал.
– Что-нибудь уцелело?
– Все вывезли – и шрифт и бумагу.
– Как же они нашли? Мы загрунтовали все стыки.
– Всегда найдешь, если знаешь, где и что надо искать.
– Газета выйдет, – сказал Зернов.
– Знаю, – усмехнулся Фляш, – я даже успел поговорить с ее новым редактором.
По коридору за стеной знакомо застучали тяжелые сапоги. Одним прыжком Фляш очутился на подоконнике.
– Окно выходит в переулок. Под нами балкон. Все уже освоено, – сказал он тихо. – Задержите его, если это за мной.
В дверь постучали. Я открывал медленно-медленно, умышленно возясь с замком.
– Ключ не поворачивается. Минутку.
За дверью ждали. Кто? Дольше тянуть было нельзя, и я, выпятив расшитую золотом грудь, открыл наконец дверь.
У входа стоял галунщик.
– Лейтенант Ано? – вежливо спросил он.
Я важно кивнул, хотя и не был лейтенантом. Когда это меня произвели?
– Войдите, – пригласил я его.
Что еще можно было сказать – я попросту тянул время.
Но он даже не вошел в комнату.
– Поторопитесь, – козырнул он. – Вас ждут, лейтенант.
Бессмысленно было спрашивать, кто меня ждет в этот безумный, безумный день. Но я не торопился, я еще пошел к окну.
– Порядок, – шепнул Зернов. – Ушел благополучно.
– Слава Богу, – сказал я по-русски.
– Какому? Христианскому или буддийскому?
– Все равно. Меня тоже коснулась его десница. Становись во фрунт, Боря. Я уже лейтенант.
– И лейтенантов здесь ставят к стенке.