Рай

Проснулся Юсуф с ощущением усталости и вины. Всю ночь, задремывая и выныривая из сна, он спорил с самим собой: следует ли оставить все как есть или же поговорить с Аминой откровенно, добиться какого-то решения. Он подумал, что она едва ли отвернется от него с презрением. Ведь она все это время следила за ним. Их жизни шли друг подле друга. И было что-то особенное в его тяге к ней: пока у него еще не появились слова, которыми он мог бы описать ей свое желание, однако он сознавал, что оно не было легкомысленным и возникло не по его произволу. Но все это пустяки по сравнению с тем, что произойдет, если она согласится. И вопреки всему он преисполнился решимости поговорить с ней. Вот что он скажет: если это ад, уходи отсюда. И позволь мне уйти с тобой. Они воспитали нас в робости и послушании, приучили уважать их, даже когда они дурно обходятся с нами. Уходи и позволь мне уйти с тобой. Мы оба застряли в пустоте, в глуши. Что может быть хуже? Там, куда мы отправимся, не будет огражденного сада с крепкими кипарисами, беспокойными кустами, плодовыми деревьями и невероятно яркими цветами. Не будет горьковатого запаха апельсиновой камеди днем и окутывающего со всех сторон густого аромата жасмина по ночам, не будет аромата зернышек граната или сладкого дыхания трав по краям сада. Не будет музыки воды, журчащей в пруду и каналах, и тихого прибежища под сенью финиковых пальм в жестокую жару середины дня. Не будет музыки для услаждения чувств. Это будет изгнание, но ведь не может оно быть хуже, чем это, здесь и сейчас? И она улыбнется и коснется его щеки, и его кожа запылает под ее ладонью. Ты мечтатель, скажет она и пообещает: они создадут собственный сад, более совершенный, чем этот.

Он не станет печалиться из-за своих родителей, сказал он себе. Не станет. Они отказались от него много лет назад, выкупая свободу для себя, а теперь он отречется от них. Если годы его плена принесли им какое-то облегчение, теперь этому придет конец, поскольку он начнет строить собственную жизнь. Когда он будет свободно странствовать по стране, возможно, он даже заглянет к ним и поблагодарит за преподанный ему суровый урок, который помог ему выйти в мир.

4

В тот день в магазине собралось много народу, и Халил выполнял свою работу с таким рвением и весельем, что улыбались даже самые мрачные покупатели. К Халилу вернулось бодрое расположение духа, говорили они. Слава Богу. Его болтовня сделалась небывало дерзкой, он почти издевался. Но реплики подавал с таким обезоруживающим дружелюбием, что никто не обижался. Что это на него нашло, спрашивали покупатели. Юсуф улыбался и слегка притрагивался к левому виску. Некоторые покупатели сами предлагали объяснение: юношеский пыл, хоть и не совсем уместный, но вполне благой и даже приятный. Пусть смеется теперь, пока жизнь не принялась за него. А может, причина в дозе гашиша? — предположил кто-то еще. Наверное, он не привык к наркотику и его ум воспламенился. Женщина, зашедшая купить две унции кокосового масла для ухода за волосами, услышав от Халила наполненную аллегориями песнь во славу массажа, поинтересовалась, не насыпал ли кто перцу на член молодому человеку. Старики на террасе наблюдали этот спектакль и весело пересмеивались. Хотя Халил старался не встречаться с ним глазами, Юсуф подмечал ликующее безумие в его мечущемся взоре и торопливо отступал с дороги.

Днем, когда наплыв покупателей пошел на спад, Халил будто напоказ отволок в угол ящик и пристроился на нем подремать. Никогда прежде он не поступал так, и Юсуф принял этот жест как еще одно проявление доходящего до исступления недовольства. Он видел, как Мзе Хамдани пошатывается под тяжестью ведер, и догадался, что старик подливает воду в пруды. Вода в ведрах плескалась, перехлестнула через край, едва старик сделал первые шаги в сторону сада, залила его стопы, земля под ногами садовника сделалась грязью. Юсуф следил за ним обиженно и ревниво, но не спешил на помощь, а старик, как всегда, был полностью сосредоточен на своем занятии и как будто не замечал юношу. Потом старик ушел, не оглянувшись, шаркая по росчисти размеренным шагом марширующей многоножки. Голос его время от времени взмывал в песнопении, слов не разобрать, казалось, слова он выпевает задом наперед.

Вечером в привычное время Юсуф пошел в дом. В последний раз, твердил он себе. Быстренько помолится за госпожу, увидит Амину, а потом… попросит ее уйти отсюда вместе с ним, если осмелится. Дверь была распахнута, он вошел, негромко окликая обитателей, возвещая о себе. Комната благоухала курениями, госпожа восседала одна, ожидая его. Он остановился у двери, не решаясь идти дальше. Госпожа с улыбкой поманила его к себе. Он видел, как нарядно она одета, в длинном платье цвета сливок переливались янтарные нити.