Рай

— Как кто! Сам скоро поймешь кто. Твой партнер. Разве ты не об этом говорил в прошлый раз? Придет время, этот человек обчистит тебя так, что не останется даже нитки с иголкой, чтобы чинить одежку, — презрительно проговорил Хуссейн. — Он сделает тебя богачом, говоришь ты. Никакого риска, уверяет он. Ни в чем не сомневайся. Можешь уже заказывать себе шелковые жилетки, если хочешь. А потом — вот и риск, а обратного пути у тебя уже нет. Неудачи случаются, торговля есть торговля. Сам знаешь, как это бывает. Скольких он уже разорил? Он втягивает тебя в затеи сверх твоих средств, а когда ты не сможешь платить, заберет себе все. Так он всегда делает, и ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

— Да что с тобой сегодня? — возмутился Хамид. — Наверное, это от жизни на горе, от этого зеленого света. — Юсуф понимал, что Хамиду не по себе и он начинает сердиться. Вид у него был рассеянный и угрюмый, один раз он с тревогой оглянулся на Юсуфа.

— Знаешь, что я слыхал о нем, о твоем партнере? — продолжал Хуссейн. — Мол, если его партнеры не могут заплатить, он забирает их сыновей и дочерей как рехани. Словно в старые дни рабства. Достойные люди так не поступают, не должны.

— Довольно, Хуссейн! — сердито перебил Хамид, полуобернувшись, словно хотел снова посмотреть на Юсуфа. Каласинга вроде бы тоже хотел что-то сказать, но Хамид замахал на него руками. — Позволь мне совершать те глупости, какие я сам захочу совершить. Ты думаешь… то, что делаешь ты… что делаем мы… лучше? Чем это лучше? Мы трудимся, рискуем всем, живем вдали от своих, и все равно мы по-прежнему бедны, как мыши, и, как мыши, напуганы.

— Господь говорит нам… — начал Хуссейн, заготовив изречение из Корана.

— Не надо мне этого! — перебил его Хамид — кротко, чуть ли не умоляюще.

— Однажды он попадется! — не смолчал Хуссейн. — Вся эта контрабанда, все его ловкие сделки добром не кончатся, и ты тоже окажешься в это замешан.

— Прислушайся к своему брату, — посоветовал Хамиду Каласинга. — Мы, конечно, люди небогатые, но, по крайней мере, живем по закону и уважаем друг друга.

Хамид рассмеялся.

— О да, какие мы благородные философы! Когда ты обнаружил закон, ты, лживый негодяй? О чьем законе ты рассуждаешь? Сколько ты дерешь с любого из нас за простейшую работу… И это у тебя называется «жить по закону». — Тоном и всей манерой говорить Хамид давал понять, что трудный момент позади и он предпочел бы придать более шутливое направление беседе. — Но, право, мы же не хотим, чтобы у молодого человека сложилось дурное впечатление обо всех нас?

Юсуфу было тогда шестнадцать, и зваться «молодым человеком» казалось ему лестно, все равно как если бы его назвали высоким или даже мудрецом. Он всячески постарался показать, как ему приятно, не боясь выставить себя дурачком, и трое мужчин посмеялись над его наивностью. Так разговор благополучно уклонился от истории человека, вынужденного отдать сына в залог, чтобы удовлетворить кредиторов. Но Юсуфу казалось, кое-что из сказанного Хуссейном о Хамиде ему вполне ясно. То отчаяние, с каким этот торговец стремился обеспечить себя, и его переживания о судьбе каравана дяди Азиза, — все говорило о неуверенности, о страхе неудачи. Юсуф припомнил бормотание в запретном для него складе и запах магендо, исходивший от спрятанных там товаров. То бормотание Хамида было молитвой.

8

Через несколько дней после их возвращения в город вернулся с караваном и дядя Азиз. Как обычно, процессию возглавляли барабанщик и трубач, за ними шагал Мохаммед Абдалла. Явились они в конце дня, в тот час сочного и яркого света, когда солнце уже не палит, а в дыхании ветра и в шорохе листьев вновь ощущается влажная прохлада. Юсуф увидел их первым: сначала лишь колебание воздуха над дорогой, по которой он шел в одиночестве, а затем облако тонкой пыли, и грохот барабана, и визг трубы. Он хотел подождать, увидеть — как ему представлялось — устало волочащих ноги путников, но решил, что обязан помчаться домой и предупредить Хамида.

Экспедиция, как выяснилось, была трудной, караван столкнулся со множеством опасностей и лишений. Два человека были тяжело ранены: одного погрыз лев, другого укусила змея. Обоих оставили в маленьком городке у озера на попечении семейства, которому дядя Азиз щедро заплатил. Прежде ему не доводилось иметь дела с этими людьми, но он был уверен, что они будут добросовестно ухаживать за ранеными, так он сказал. Многие носильщики и охранники переболели, ничего особенно серьезного, благодарение Богу, обычные тяготы путешествия вглубь страны. Мохаммед Абдалла однажды ночью свалился в овраг и повредил плечо. Он оправился, но плечо все еще болело, хоть он и старался это скрывать, сказал дядя Азиз. Несмотря на такие горести, дело того стоило, хотя их все время и тревожила мысль, что они слишком удалились от побережья. Дядя Азиз выглядел столь же невозмутимым, как и всегда, разве что исхудал и поздоровел. После того как он выкупался, переоделся и надушился, уже и не верилось, что он провел несколько месяцев в пути.