Рай

Он рассказал Хамиду о Халиле, о том, как они работали вместе — фактически они самостоятельно управляли лавкой, — рассказал в надежде, что ему дадут работу поинтереснее, чем выполнять поручения и метаться от магазина к складу и обратно, но Хамид лишь улыбнулся в ответ. Торговля идет не так бойко, чтобы занять их всех, сказал он. Если б не путешественники и не кое-какие местные покупатели, им бы и жить было не на что. Не говоря уж о том, чтобы заработать.

— Разве у тебя мало дел? Зачем тебе еще работа? Расскажи мне о твоем купце, о дяде Азизе. Он был тебе хорошим хозяином? — принялся расспрашивать он. — Он очень богат и очень щедр, ведь так? Его имя идеально ему подходит^[36]. Я мог бы много порассказать тебе о нем, такие удивительные истории. Однажды я непременно должен посетить его. Наверное, его дом подобен дворцу… Судя по тому, что ты рассказывал про сад, я уверен, это настоящий дворец. Он задает пиры, устраивает у себя празднества? Ты и Халил, верно, жили там словно принцы, избалованные всякой роскошью.

В магазине было три этажа, но на один Юсуфа никогда не посылали и дверь туда была заперта. Порой Юсуф останавливался перед этой дверью и вроде бы чуял за ней животные запахи — шкур, копыт. Магендо, вспоминал он. Большие деньги.

Хамид говорил как-то, что языкастый водитель грузовика — создание, словно выползшее из отхожей ямы, так он выразился, — добрался до него, и Юсуф сообразил, что в том помещении хранится тайный товар, который нельзя было перевозить на поезде. Склады располагались позади дома, внутри закрытого двора. По ту сторону двора, все еще внутри ограды, имелись пристройки, уборная и кухня. Комната Юсуфа находилась в том же конце дома, что и запретный склад, и однажды ночью Юсуф услышал, как там двигался Хамид. Сначала он испугался, не вор ли это или кто похуже, но потом узнал голос Хамида. Он хотел выйти посмотреть и даже тихонько отпер дверь спальни. Был самый темный час ночи. Стоя на пороге своей комнаты, он различал свет лампы, пробивавшийся под дверью. До него донеслось бормотание Хамида, и мальчик застыл на месте. Голос торговца возвышался и опадал, тревожась, заклиная. Что-то ужасное звучало в этом жалобном голосе посреди ночи, одновременно трагическое и отталкивающее. Зря он поднялся с циновки, подумал Юсуф, лучше бы ему ничего не слышать. Когда Хамид смолк и тоже прислушался, Юсуф задвинул засов на своей двери, так же тихо, как вначале его отодвинул, и вернулся на свое ложе. Утром об этом не было сказано ни слова, хотя Юсуф краем глаза и ловил на себе взгляды.

Через город проходили многочисленные торговцы, и если они были родом с побережья, или арабы, или сомалийцы, то останавливались на день-два у Хамида, пока улаживали дела и отдыхали. Они спали на росчисти под хлебными деревьями и ели вместе с домашними, расплачиваясь небольшими подарками и любезностями. Иногда они продавали часть своего товара, прежде чем снова пуститься в путь. Путешественники приносили вести и невероятные истории об отваге и стойкости, проявленных в походе. Кое-кто из горожан заглядывал послушать эти рассказы, в том числе механик-индиец, приятель Хамида. Этот индийский механик всегда носил бледно-голубой тюрбан и являлся в гости на шумном грузовике, порой слегка пугая торговцев. Он редко принимал участие в разговоре, но Юсуф замечал, как механик в самые неподходящие моменты хихикает, из-за чего собеседники с недоумением и недовольством оглядываются на него. Поздними вечерами они сидели на росчисти перед домом, чуть дрожа в прохладной тени горы, вокруг горели лампы, и мужчины повествовали об иных ночах, когда звери и люди с дурными намерениями кружили вокруг их лагеря. Если бы они не были хорошо вооружены или если бы им изменила отвага, кости их остались бы лежать там, посреди пыльной ника^[37], и их дочиста обглодали бы падальщики и черви.