Рагана

От деревьев отделился темный силуэт и стал приближаться широкими скачками. Его черты все время немного изменялись, и, когда существо попало в полосу света, холодный белый луч высветил спутанный клубок шевелящихся корней, составлявших его тело. В сплетении, образующем морду, тускло блеснули зеленые огоньки глаз. Каждый шаг существа сопровождался потрескиванием, похожим на то, как трутся друг о друга змеиные чешуйки. Я улыбнулась и тихо свистнула, подзывая лесного гостя. Он потрусил быстрее, перешел на тяжелый неуклюжий бег и одним махом преодолел оставшееся расстояние, прыгнув прямо на меня.

Я едва успела отставить кружку и подхватить пушистую тушку, с радостным мявом упавшую мне в руки. Одуванчик громко мурлыкал, рассказывая, как хорошо он сегодня поохотился, а я благосклонно кивала и в нужных местах хмурилась, подумывая, не запретить ли питомцу шляться где ни попадя. Потом вспоминала, как он выглядит на самом деле, успокаивалась и слушала дальше.

Из двери за моей спиной донесся перезвон ветряных колокольчиков. Здесь прятаться мне было не от кого: даже безымянные твари с черепом вместо лица старались обходить мою избушку стороной, предпочитая не трогать ту, на ком лежала печать сразу двух светлых богов. Я со вздохом ссадила кота на ступеньки.

– Пора мне, дружище. Очередной добрый молодец рвется в Навь за чьей-то душой. Ох и устроили же проходной двор, пора как-нибудь понадежнее их отваживать. Посылать туда, не знаю куда, за тем, не знаю чем, например. Как думаешь, долго проходят?

Одуванчик взвыл совсем не по-кошачьи кровожадно, явственно показывая, что он бы этих молодцев… Но мое настроение сегодня было более миролюбивым, так что я лишь набросила излюбленную личину и вошла в дом. Пока я проходила его насквозь, до двери в противоположной стене, облик избушки стремительно менялся: утренняя каша в котелке потемнела и покрылась плесенью, печь пошла трещинами и наполовину обрушилась, повсюду провисли бороды паутины, а книги и свитки с полок исчезли. Распахнув повисшую на одном гвозде створку, я вышла уже костеногой старухой, подозрительно водящей из стороны в сторону огромным носом, загнутым книзу. Нос был моей особой гордостью. Сауле, помнится, от души посмеялась, когда я ей показалась в первый раз.

Но, увидев, кто явился к моему порогу, я хихикнула и сбросила личину прежде, чем гость попросил меня об этом.

– Заходи, – махнула я Совию, разворачиваясь. – Пирожка отпусти погулять, он уже лучше нас с тобой здешний лес знает. А если что, листины приглядят.

Дейвас пошел за мной, пригнувшись, чтобы не стукнуться лбом о притолоку. Едва за нами закрылась дверь, а дом обрел свой привычный вид, как он притянул меня к себе и ласково пробежался мозолистыми пальцами по шее, пробудив сладкую дрожь во всем теле. От него пахло пылью, дождем и конским потом. И еще костром. Волосы, когда-то короткие, со дня нашей последней встречи отросли куда как сильно и теперь падали на глаза, заставляя его то и дело ерошить гриву знакомым до щемления в сердце жестом. Усталое лицо заросло колючей щетиной.

Я прижалась к его широкой груди и прикрыла глаза, глубоко дыша и наслаждаясь теплом своего Лиса.

– Я скучал, ведьмочка, – шепнул он мне на ухо.

Не открывая глаз, я улыбнулась. Признаться, что я тоже, или помучить немного? Ладно уж, ни к чему заставлять себя страдать.

Я закинула руки Совию на плечи, заставляя наклониться ко мне. Одуванчик все понял, подцепил лапой дверь и был таков – только темная, растущая на бегу тень мелькнула за окном и пропала.

– И я соскучилась, ведьмак. Останешься?

– Сумел сбежать от занудства Болотника на пару дней. Впрочем, узнав, куда я собрался, он особо не противился. Только попросил узнать у тебя пару вещей.

– Марий верен себе, – усмехнулась я в теплые губы любимого. – Как всегда, охоч до запретных знаний. Что ж сам не явился, тебя послал?

– Знал, что ты обрадуешься, – самодовольно усмехнулся Лис, оглаживая мою спину.

Что ж, новый глава Школы Дейва не прогадал – я и правда обрадовалась. Очень. Так, как только может радоваться тот, у кого половина сердца разъезжает по трактам и борется с разгулявшейся нечистью, лишь изредка заглядывая в гости. И в такие моменты о делах думать совсем не хочется. Поэтому я потянула Совия в сторону накрытой лоскутным покрывалом кровати, шепнув: «Все потом».

Он и не противился.

Луч солнца, с любопытством забравшийся в окно, протанцевал по серебряным обручьям. Лунный камень, когда-то висевший на кожаном шнурке возле кинжала Бура из Приречья, теперь красовался в окружении искусно отчеканенных лисиц и языков пламени, плотно охвативших руку Совия. А его берилл обнимали ветки черемухи и трогали мягкими лапками кошки, живущие на моем собственном запястье. Камни слились с серебром, став единым целым, – и немудрено, ведь брачный обряд проводила не жрица Девы зари, а она сама.

Стоя посреди разоренного Убежища, залитая огнем и кровью, я все же назвала Перкунасу имя.

Его собственное.