Рафферти

— Да, у него много причин для тревоги, — заметил он, — но все, что я сейчас могу ему сказать, только еще больше его обеспокоит.

— Так-то оно так, — согласился Коффман, — тем не менее, он почувствует себя гораздо лучше, если ты позвонишь ему и скажешь, что намерен сделать.

Рафферти холодно взглянул на адвоката.

— Черт бы тебя побрал! — воскликнул он. — Откуда я знаю, что мне придется сказать или сделать?! Как я могу его успокоить? Я и сам не ожидал многих вопросов, они оказались для меня такими же неожиданными, как и для всех остальных. Я-то думал, что знаю все, чем располагают Эймс и комиссия, все, о чем они будут спрашивать. Теперь ясно, что эти соглядатаи разнюхали много такого, чего, как я надеялся, никто никогда не узнает. Приходится ориентироваться на ходу, иного выхода у меня нет. А потому, пока не прояснится положение, бессмысленно с кем бы то ни было разговаривать.

— Извини за напоминание, но ты сам не захотел воспользоваться пятой поправкой и…

— Что сделано, то сделано, сожалеть бесполезно. Повторяю, иного выхода у меня нет, остается только выслушать вопросы и в меру сил отвечать на них.

— Понимаю, понимаю. Ну, а что ты будешь делать, если тебе начнут задавать вопросы, на которые ты не сможешь ответить?

Рафферти сел на край кровати и долго угрюмо смотрел на своего низенького собеседника.

— Вопросов, на которые я не мог бы ответить, не существует. Пойми это своей башкой, Морт! Вопросов, на которые я не мог бы ответить, просто нет. Конечно, я ничего не стану рассказывать комиссии по собственной инициативе, но не буду и лжесвидетельствовать.

— Джек, — медленно качая головой, заметил Коффман, — ты отдаешь себе отчет, что многие могут пострадать, и пострадать весьма основательно?

— А как же иначе? — резко ответил Рафферти. — Конечно, кое-кто может пострадать. Да и сам я могу пострадать, верно? Но я иду на риск. На такой же риск в свое время пошел Босуорт, и хотя мне его очень жаль, я не чувствую за собой никакой вины. Он понимал, на что идет, когда давал согласие работать со мной, когда получал от меня деньги, принимал различные одолжения, участвовал в некоторых сделках. Каждому из нас приходится рисковать. Я никого не хочу компрометировать, но, черт возьми, не могу же я нянчиться с теми, кому когда-то сделал одолжение. Я никого не обманываю, не обманываю и себя… Да, да, уверяю тебя, я себя не обманываю. Перед явкой в комиссию я знал, что иду вовсе не на пикник. Это давно уже следовало бы понять и всем остальным. Говорить же с ними, успокаивать их… к дьяволу! Сейчас я козел отпущения! Сейчас комиссия пытается во что бы то ни стало разоблачить меня. Мне некогда беспокоиться о других, у меня больше чем достаточно своих неприятностей, и я должен прежде всего побеспокоиться о себе… Ну, если ты все-таки хочешь поесть сегодня, не забудь сделать заказ. Может, ты не хочешь есть? А я вот хочу выпить, только обязательно с содовой и льдом.

Рафферти подождал, пока Коффман делал по телефону заказ, потом встал, потянулся и снова заговорил, но теперь уже значительно дружелюбнее.

— Морт, да перестань ты беспокоиться! Не забудь, именно на этом погорели и Босуорт, и Сэм, и все остальные. Надо было действовать, а они только и знали, что беспокоились. Я поступлю иначе.

Как именно, и сам не знаю, пока не услышу всех вопросов. Во всяком случае, заранее беспокоиться не буду. Я бы никогда не достиг своего нынешнего положения, если бы только беспокоился и ничего другого не делал. Идет драка, обычная драка, и чем больнее бьет противник, тем больнее должен отвечать ты. Вот и вся истина.

В дверь постучали, Коффман вздохнул и пошел открывать.

— Конечно, конечно, Джек, — на ходу сказал он. — Правда, в нашем случае есть небольшое исключение. Дело в том, что в этой драке могут пострадать не враги, а друзья.

— Ну и что? Когда на улице идет драка, ведь и среди зевак бывают жертвы, — небрежно ответил Рафферти.

Глава десятая

На этот раз сенатор Эрли решил отступить от своей неизменной привычки и не пошел в столовую сената. Ему предстояло провести весьма важную для дальнейшего следствия беседу с двумя приглашенными на ленч лицами, и он не хотел, чтобы ему мешали. Эрли зарезервировал столик в ресторане гостиницы «Мейфлауэр» и договорился с метрдотелем, что для них найдется уголок, где они смогут чувствовать себя в относительном уединении.

Орманд Феллоуз попытался было уклониться от этого ленча. Днем он обычно довольствовался лишь стаканом молока, а тут к тому же предчувствовал, что Эрли начнет о чем-то просить его. Но Эрли проявил настойчивость, и Феллоуз в конце концов уступил. Он не сомневался, что не удержится и съест больше, чем следует, но вместе с тем не сомневался и в другом: ничто и никто, в том числе и Эрли, не заставит его ни на йоту отступить от процедуры расследования, которую он разработал в качестве председателя следственной комиссии.

Другим гостем сенатора был конгрессмен Харви Эллисон.