Радуга в небе

А она ненавидела его за то, что он так всецело зависит от нее. Он вызывал в ней ужас. Ей хотелось отбросить его от себя, отделить. Это ужасно, что он так в нее вклинился, приник так тесно, так тесно, словно леопард, вспрыгнувший на нее, вцепившийся и не отпускающий.

День за днем обуревали его черная ярость, стыд и разочарование. Как мучил он себя, надеясь оторваться от нее. Но оторваться он не мог. Она была той скалой, на которой он зиждился, а кругом вздымались морские волны, и плавать он не умел. Приходилось держаться ее, от нее зависеть.

Что было в его жизни помимо нее? Да ничего. Остальное — бушующая морская бездна. Ужасно было представлять, как поглощает его эта бездна, — видение его жизни без нее, неотвязное, невыносимое. И он приникал к ней, яростный, униженный.

Она же гнала его прочь. Куда же направить путь ему, пловцу в бушующем море, лишившемуся опоры, куда ему плыть, куда ему деться? Он хотел оставить ее, найти в себе силы оставить ее. Ради души своей, во имя мужества, он должен найти в себе эти силы.

Но зачем? Она — ковчег, в то время как остальной мир — потоп. Единственное прочное, ощутимое, безопасное в нем — эта женщина. Он мог бы бросить ее ради другой женщины. Но где эта другая, кто она? А кроме того, он может оказаться в таком же точно положении. Другая женщина тоже будет женщиной, и все останется по-прежнему.

Но почему она для него все на свете, почему жив он только в ней и через нее, почему суждено ему утонуть, оставшись без нее? Зачем вклиниваться, приникать к ней так яростно, словно без этого — смерть?

Есть еще один путь расставания — умереть. Умереть — единственный способ ее оставить. Темная неспокойная глубь его души знала это. Но желания умирать в нем не было.

Почему он не может ее оставить? Почему не может броситься в темную, сокрытую бездну, и будь что будет? Нет, он не мог, не мог. Ну а что если уехать, прямо сейчас, опять найти работу, жилье. И жизнь потекла бы по-прежнему.

Но он знал, что это невозможно. Женщина, ему нужна женщина. С женщиной он избавится от нее. Нет, не избавится. Не может он от нее освободиться.

Ибо как жить мужчине, не имея твердой опоры под ногами? Разве может человек ступать всю жизнь по зыбкой воде и называть это опорой? Уж лучше сразу сдаться и утонуть.

И на что ему опереться, если не на женщину? Но разве, подобно престарелому моряку, он может плавать по морю, лишь пристроившись к чьей-то корме? Разве он немощен, разве он — ущербный калека, недочеловек?

Какая черная, безумная, постыдная мука, какой бешеный страх, бешенство желания, и потом ужасный, душный отголосок — вихрь стыда.

Чего он боится? Почему жизнь без Анны видится ему ужасающим сумбуром каких-то бессмысленных частиц, вертящихся и сталкивающихся в темном бездонном потоке? Почему даже недельное расставание видится ему бешеным цеплянием за скользкий краешек бытия и неизбежным падением в бездну небытия, которая поглотит его? Ужасная мысль о падении в небытие сводила его с ума, и душа его вопила от страха и мучительной боли.

А она все отстраняла его, отталкивала, отрывая от себя его пальцы, неустанно, безжалостно… Он хотел, чтобы она сжалилась. И иногда, в какой-то момент, она проявляла жалость. Но потом опять начиналось прежнее — она толкала его в пучину, в безумие и муку неуверенности.

Она стала для него фурией, утратив всякую отзывчивость. В глазах ее сверкала холодная и застылая ненависть. И сердце его обмирало в припадке последнего нерассуждающего страха. Она способна толкнуть его в пропасть.

Больше с ним она не спала… Заявила, что он мешает ей спать. От этих слов в нем всколыхнулся неистовый, мучительный страх. Она гонит его прочь. Запуганный, униженный, он втайне замышлял против нее дьявольские козни. Но она просто прогнала его. В эти минуты невыносимого мучения она представлялась ему совершенно непостижимой, чудовищем, воплощением жестокости. Она могла поддаться состраданию, но была тверда и холодна, как алмаз. Ему следует удалиться, она должна спать одна. И она постелила ему в маленькой комнате.

И он лежал там, истерзанный, с душой, истерзанной чуть ли не до смерти, но непоколебленной. Он лежал, мучительно страдая, брошенный обратно в небытие, подобно человеку, упавшему за борт и все плывущему, пока не утонет, что держаться ему не за что, а кругом только бескрайнее бушующее море.

Он не спал, лишь погружался в дрему, когда сознание заволакивает тонкая пелена. Назвать сном это было невозможно. Это был полусон-полуявь. Он не мог оставаться в одиночестве. Ему нужно было знать, что он может обнять ее. Невыносимо было чувствовать пустоту возле груди, там, где раньше к нему прижималась она. Терпеть это не было сил. Он был словно подвешен в пространстве и держался в нем только силой своей воли. Стоит ослабить волю, и он упадет, полетит в бескрайность пространства, в бездонную пропасть, будет вечно лететь туда, безвольный, беспомощный, безжизненный, обреченный на уничтожение, будет падать, пока не истлеет, не изойдет в пламени, как падающая звезда, а потом — ничто, ничто, полное и абсолютное.