Радуга в небе

Пришло время жатвы. Однажды в вечерних сумерках они, гуляя, вышли на дорогу. Над серым горизонтом тяжело нависла огромная золотая луна, деревья вздымались высокими кронами, чуть отступив в мглистую тень, в ожидании. Анна и юноша бесшумно шли вдоль живой изгороди по траве, изрытой темными колеями фермерских телег. Через ворота на околице они вышли в открытое поле, где лица их освещал еще теплившийся свет. В сумраке на земле темнели снопы, там, где их оставили серпы земледельцев, — валявшиеся снопы походили на распростертые в полумраке тела; некоторые из них были собраны и громоздились туманными скирдами, похожими на призрачные корабли в туманном лунном свете и дальше, в сумеречной тени.

Возвращаться им не хотелось, но куда направить шаги, не по лунной ли дорожке? Потому что они были одни, затерянные в мире.

— Соберем скирду-другую, — предложила Анна. И они остались в бескрайнем открытом поле.

По стерне они прошли туда, где кончались высившиеся скирды. Эта часть поля со скирдами казалась странно обитаемой, дальше же все было голо и всюду валялись распростертые тела.

Воздух полнился серебристой изморозью. Анна огляделась. Чуть в отдалении — смутные тени деревьев, они застыли в ожидании, как гонцы, ждущие знака приблизиться. В этом туманно-хрустальном пространстве сердце ее звенело колоколом. Она боялась, что звон этот слышен.

— Ты вот этот ряд возьмешь, — сказала она юноше и, пройдя, склонилась над следующим рядом лежащих снопов, ухватила в каждую руку по снопу тяжелых налитых колосьев, свешивавшихся с обеих ее рук, и перенесла их на расчищенное место, резким движением опустив на землю и с тихим сухим шелестом собрав воедино. Теперь два ее снопа стояли торчком, опираясь друг на друга. К ней шел Уилл — фигура его расплывалась в сумеречной дымке, — таща два своих снопа. Она ждала. С тем же сухим шелестом он поставил свою скирду рядом с ее. Скирда вышла неустойчивая. Он стал заплетать стебли. Скирда зашипела, как пенящийся источник. Он взглянул вверх и засмеялся.

Она повернулась и пошла навстречу луне, которая, казалось, мерцала всякий раз, как Анна обращала к ней лицо. Он покорно пошел в туманную пустоту другого края поля.

Наклонившись, они ухватили мокрые нежные стебли, подняли тяжелую вязанку, вернулись. Она все время опережала его. Опустив свои снопы, она соорудила из них нечто вроде крыши для остальных. Из сумрака выплыл туманный силуэт Уилла — он шел по стерне, таща свои вязанки. Отвернувшись, она слышала лишь резкий шорох колосьев. Она шла между лунным мерцанием и его расплывчатой фигурой. Взяв два новых снопа, она направилась к нему, как раз распрямившемуся после укладки еще одной порции. Фигура его выплывала из сумрака совсем рядом. Она установила свои снопы, начиная новую скирду. Скирда покачивалась. Руки ее дрожали. Но она шагнула в сторону и повернулась к луне, обнажившей свою грудь так ясно, что ей показалось, будто грудь луны дышит, вздымаясь и испуская светлые лучи. Ему пришлось переставить свои снопы, уже упавшие. Он работал молча. И ритм движений захватывал его, когда она приближалась.

Они работали дружно — сходились и расходились, в едином ритме тел и движений. Она наклонялась, поднимала свой груз снопов, обращая лицо к неясному пятну его фигуры, и шла со снопами по стерне. Помедлив, она укладывала снопы, раздавался свистящий сухой шорох и шелестение колосьев — он приближался, и она поворачивалась, чтобы уйти, и яркая луна вновь обнажала свою сверкающую грудь, плывя и зыбясь, словно морская волна.

Он работал упорно, увлеченно, снуя, как челнок, взад-вперед по голому краю стерни, воздвигая все новые скирды в длинном ряду, все теснее приближаясь к призрачным деревьям, мешая свои снопы со снопами Анны.

И каждый раз она отходила раньше, чем подходил он. Как только он приближался, она удалялась, как только он удалялся, она подходила опять. Неужто они так и не встретятся? Мало-помалу некое глубинное, явственно звучавшее в нем повеление передалось и ей, попытавшись привести ее к согласию с ним, постепенно сблизить их, заставив встретиться, соединиться у согласно шуршащих снопов.

А работа продолжалась. Луна стала ярче, светлее, и колосья блестели в лучах луны. Он склонился над лежащими скирдами колосьев, раздавалось шуршанье их по земле, шелестящий звук тяжелой вязанки, прижимаемой к телу, и лунный свет зажигался в его глазах. И он клал снопы в скирду. И приближалась она.

Он поджидал ее, медля у скирды. Она подходила. Но она мешкала, ожидая, когда он отойдет. Как в тумане он видел ее темный силуэт. Он заговаривал с ней, она отвечала. Луна освещала вопрос в его глазах. Но между ними было пространство, и он отходил, подвластный ритму их работы.

Почему между ними сохраняется пространство, почему они врозь. Почему, когда она выныривает, выходя на лунный свет, она медлит и сторонится его? Почему он держится на расстоянии. Настойчивое повеление звучало неумолчно, властно и смутно, поглощая все иное в нем.