Радуга. Цыган и девственница. Крестины

— У тебя есть какой-нибудь секрет? И ты боишься, что я его расскажу? Ладно, хочешь пойти в фургон, где никто не услышит?

Женщина говорила странными намеками. Иветт капризничала, она всегда была упряма и это упрямство было сейчас написано на ее мягком, круглом юном лице, придавая ему оттенок жесткости.

— Да, — сказала она внезапно. — Да, может быть именно так я и сделаю.

— Ну вот и хорошо, — запрыгали остальные. — Будь молодцом!

— А я не думаю, что так будет лучше, — закричала Люсиль.

— Да, — твердо сказала Иветт. — Я сделаю именно так, я пойду в фургон.

Цыганка сказала что-то мужчине на ступеньках. На какой-то момент он зашел в фургон, затем снова появился, спустился вниз по ступенькам, поставив малыша на еще слабые ножки и держа его за руку. Денди, в лакированных черных ботинках, узких черных брюках и плотном темно-зеленом свитере, он медленно направился с ковыляющим малышом туда, где старый цыган задавал чалой лошади овса под навесом из веток между двух скал; сухой папоротник прорастал среди мелких камешков, разбросанных по полу. Проходя мимо, он посмотрел на Иветт, глядя во все глаза, взглядом отрешенно-задумчивым и одновременно бесстыдно-лукавым.

Взгляд этот глубоко проник в ее душу, хотя внешне она осталась безучастной. Где-то глубоко в ее сознании запечатлелись необыкновенно чистые линии его лица, тонкого прямого носа, скул и висков. Необычная, изысканная чистота очертаний его тела, подчеркнутая плотно прилегающим зеленым свитером: чистота, как презрительная насмешка.

Он медленно прошел мимо нее пружинящей походкой, и ей снова показалось, что он сильнее ее. Из всех мужчин, встреченных ею раньше, этот единственный был сильнее ее, в ее понимании силы.

Не скрывая любопытства, она поднималась за женщиной в фургон, ее юбки хорошо сшитого из рыжевато-коричневой шерсти пальто плавно покачивались, почти открывая округлые колени под платьем из серо-зеленого сукна. У нее были прекрасные ноги, скорее стройные, чем полные. Необыкновенно тонкие чулки из мягкой оленьей шерсти создавали иллюзию длинных ног какого-то изящного животного.

На верхней ступеньке она остановилась и обращаясь к остальным, весело пропищала детским голоском, разыгрывая важную леди:

— Я не позволю ей задержаться надолго.

В проеме расстегнувшегося мехового воротника видно было бледно-зеленое платье, из которого выступала хрупкая обнаженная шея. Маленькая, вязаная из коричневато-рыжеватой шерсти, шапочка задорно съехала на одно ухо, обрамляя ее нежное свежее личико. В нем было нечто беззащитное, и в то же время властное и порочное. Она знала, что цыган смотрит на нее. Она мысленно ощущала чистую линию его затылка под черными, убранными назад волосами. Он смотрел, как она входила в его дом.

О чем поведала ей цыганка, никто никогда так и не узнал. Друзья ждали ее долго, проявляя нетерпение. Сумерки опускались на землю, становилось холодно и сыро. Над трубой фургона, в который зашла Иветт, шел дым, изнутри доносился запах вкусной пищи. Лошадь была накормлена и укрыта желтой попоной, два цыгана тихо беседовали в отдалении. В этом уединенном, отгороженном от внешнего мира карьере царило ощущение тишины и таинственности.

Наконец дверь фургона отворилась и появилась Иветт, чуть наклонясь вперед, она шагала длинными, чертовски стройными ногами вниз по ступенькам. Было нечто подавляющее, колдовское в окружающем ее ореоле молчания, когда она вот так вдруг появилась в сумерках.

— Мое отсутствие показалось вам долгим? — спросила она тихонько, не глядя ни на кого, оставаясь внутренне отсутствующей. Затем будто возвращаясь к действительности, своенравно вскидывая голову, сказала: — Я надеюсь, вы не скучали! Чай сейчас был бы очень кстати. Едем?

— Залезайте в машину! — сказал Боб. — Я заплачу.

Цыганка, звеня изумрудно-зелеными альпаковыми подвесками на многочисленных юбках, сошла по ступенькам вниз. Выпрямившись, стояла она в сгущавшихся сумерках, величественная, высокомерная. Розовая с большими рисованными красными цветами шаль накинута на ее густые черные вьющиеся волосы, смуглое хищное лицо, хитрый выжидающий взгляд.

Боб вложил ей в руку две монетки по полкроны.

— Немного побольше, на удачу, за ваших молодых подружек, — выпрашивала хищница. — Еще серебра, и это принесет вам удачу.

— Ты получила шиллинг на удачу, этого достаточно, — сказал Боб ровно и спокойно, направляясь к машине.

— Еще немножко серебра, немножко, на вашу удачу в любви.

Иветт, уже собирающаяся сесть в машину, внезапно выпрямилась, бросилась к цыганке и в благодарном порыве быстрым изящным движением вложила что-то в ее руку.

— Всяческих успехов и благополучия юной леди, и цыганское тебе благословение, — послышался вслед многозначительный, чуть насмешливый голос женщины. Двигатель заработал сильнее и сильнее, и машина пошла. Лео зажег фары и в тот же миг карьер с цыганами остался позади, канул в темноту ночи.

— Спокойной ночи, — прозвучал признательный голос Иветт, как только машина тронулась. Фары освещали каменную гряду внизу.