Радуга. Цыган и девственница. Крестины

— В таком виде класс, ведь это же просто немыслимо! Это прямо безобразно! Я не могу представить, как можно было довести вас до этого. Каждый понедельник я с утра буду приходить просматривать ваши тетради. Не думайте, что если никто не обращает на вас внимания, вы можете спокойно разучиться делать то, чему вас научили и пятиться назад, пока вы окажетесь в третьем отделении. Каждый понедельник я буду просматривать все тетради.

Потом, взбешенный, захватив свою трость, он уходил прочь, оставляя Урсулу лицом к лицу с бледным дрожащим классом. Детские лица были полны глубокой злобы, страха и горечи, а сердца их испытывали гнев и пренебрежение, относившееся скорее к ней, чем к учителю; и глаза их глядели на нее с холодным, безучастным обвинением, свойственным детям. С трудом находила она несколько незначительных слов, чтобы обратиться к ним. Если она отдавала какое-нибудь приказание, они повиновались ей с вызывающим видом, как бы желая сказать: «Если вы думаете, что мы слушаемся из-за вас, то ошибаетесь. Все дело в старшем учителе». Она посылала наказанных, рыдающих мальчиков на их места, зная, что они презирали ее, считая ее слабость единственной причиной их наказания. Она очень хорошо понимала положение дел, и ее отвращение к физическому наказанию и к побоям стало причинять ей еще более глубокое страдание, так как оно всякий раз являлось ее моральным осуждением, еще более мучительным, чем все остальное.

В течение следующей недели ей пришлось внимательно следить за тетрадями и наказывать за всякую ошибку. С холодностью в душе она пришла к этому решению. Ее личные желания умерли на эти дни. В школе не было места для ее Я. От нее требовалось быть только учительницей пятого отделения. Это была ее обязанность. Урсула Бренгуэн должна была быть изъята.

Бледная, сдержанная, бесстрашная и чуждая, она перестала видеть перед собой детей, с их живым взглядом. Она видела и сознавала только ту задачу, которую надо было выполнять. И в таком настроении она была настолько безразлична к детям, что могла наказывать там, где она прежде сочувствовала, понимала и снисходила, чтобы настоять на своем в том, что раньше было ей безразлично. Она не проявляла больше к ним ни интереса, ни участия.

Для живой, непосредственной семнадцатилетней девушки было жестокой мукой стать с детьми сухой и официальной, не проявляя к ним никакого участия. После тягостного понедельника ей удалось в течение нескольких дней добиться известного успеха в классе. Но в силу неестественности положения, она быстро начала ослабевать в своем напряжении.

Одно испытание не замедлило смениться другим. При раздаче перьев на класс некоторым ученикам не хватило. Она послала попросить у мистера Гарби. В ответ он явился собственной персоной.

— Не хватает перьев, мисс Бренгуэн? — спросил он со спокойной улыбкой, предвещавшей взрыв бешенства.

— Да, нам не хватило шести штук, — ответила она неуверенным голосом.

— Как же это могло случиться? — грозно спросил он. Оглядев класс, он обратился снова.

— Сколько сегодня учеников?

— Пятьдесят два, — ответила Урсула.

Не обращая внимания на ее слова, он пересчитал сам.

— Пятьдесят два, — повторил он. — А сколько тут перьев, Степльс?

Урсула не пыталась отвечать. Достаточно было того, что он обратился не к ней, а к ее старшему ученику.

— Странная вещь, — продолжал мистер Гарби, — сорок восемь. Сколько будет сорок восемь из шестидесяти, Вилльямс?

В вопросе звучало мрачное подозрение. Худой мальчик, с хищным выражением лица, одетый в матросскую куртку, приподнялся преувеличенно почтительно.

— Слушаю, сэр, — сказал он и запнулся.

Он не знал, в чем дело. Мгновение спустя его лицо осветилось хитрой, лукавой гримасой. Тряхнув головой, он с торжествующим взглядом заявил:

— Двенадцать.

— Я советовал бы тебе слушать повнимательнее, — зловещим голосом произнес старший учитель. Мальчик сел.

— Сорок восемь из шестидесяти составляет двенадцать, следовательно не хватает двенадцати. Вы искали их, Степльс?

— Да, сэр.

— Посмотрите-ка еще.

Немного погодя, два пера были отысканы, десяти продолжало не хватать. Разразилась целая буря.

— Вы еще воровать будете, помимо того, что отвратительно ведете себя, и скверно и грязно выполняете свои работы! — начал старший учитель. — Мало того, что вы худший по поведению и сквернейший по работе класс, вы еще вдобавок хотите быть ворами? Это настоящее мошенничество. Перья не улетают в воздух, они не имеют обыкновения таять и растворяться. Куда они делись? Они должны быть где-нибудь. Что с ними сталось? Они должны быть найдены, и найдены пятым отделением. Пятое отделение их потеряло, пятое отделение должно их и найти.

Урсула стояла и слушала, с холодным, ожесточенным сердцем. Она была расстроена до глубины души и чувствовала, что теряет разум. Что-то толкало ее повернуться к учителю и предложить ему покончить дело с этими несчастными перьями. Но она промолчала, у нее не хватило сил.