Радуга (Мой далекий берег)

С помощью Лэти Бокрин вынул из-за печки и развернул на полках сенники, пахнущие травяной горечью. Сверху шлепнул подушки и лоскутные одеяла. Навалил поверх по овчинному кожуху.

— Уж звиняй, мазь сделаю — тебя растормошу, — сказал Ястребу. — С горячей мази проку поболе.

Ведьмак вернулся скоро, разбудил пограничника легким скрипом двери. Кололась соломинками плоская подушка. Шипели в каменке дрова, звучно хлопали искрами. Негромко похрапывал Лэти.

— Подвинься, — Бокрин присел возле Ястреба. Зачерпнул из круглого горшка липкую мазь, шлепнул, размазал по глазам. Ястреб закусил губу.

— Лежи смирно.

Зашуршала рубаха: видно, Бокрин по привычке пожимал плечами.

— Четыре девицы под дубом сидели,
льном вышивали, хмарь прогоняли…

Бормотание ведьмака напомнило Ястребу, как он валялся тут в прошлый раз, зимой. Правда, тогда не в баньке — в избе. Лечил раны от отравленного Ивкой стекла. И смотреть мог сколько угодно. Пока веки не падали от тяжести, смыкаемые дремой.

То и дело от печки или из угла глазела на Ястреба совушка Сёрен. Пугливая молчаливая девчушка, незнаемого рода и селища. Найденная Бокрином и Лэти недалеко от убитых ведьм и оставленная в доме. Чернявенькая, с округлыми бровками над синими озерцами глаз. Оживлялась Сёрен только при появлении Лэти. Ходила за ним хвостиком, щебетала. В пестрядинной рубашечке, шерстяной плахте и душегрее на пуху, с бусиками из сухой рябины на тощенькой шейке… Ястреб сочил за девчонкой из-под век, скрашивая этим безнадежные долгие часы болезни. Отгоняя мысли о государыне. Наконец Сёрен осмелела настолько, чтобы подходить к огромному беспомощному дядьке: воды подать, пот отереть, кашкой накормить… Он ей лежа кораблик вытесал из соснового окорыша, а на парус с разрешения отхватили шматок красной ленты из ее косы…

— Ты улыбаешься… — мягкой влажной тряпицей стер Бокрин толстую корку мази с глаз Ястреба. — Открывай.

Мужчины стояли на обрыве над ручьем. Сивер гнал скурченные листья, царапал, шуршал… Серо-желтый листопад занавесил окоем.

Выедающая душу тоска и нежелание жить — то, что за Чертой зовут депрессией… Ну, если кому-то вольно видеть мир сквозь закопченное стекло, пусть… Переходя Черту, Ястреб боялся до дрожи, что Пыльные изменили Берег навсегда. Может, дальше от Черты — да. Но здесь, возле дома Бокрина, мир этот был таким, будто двух лет без Берегини не минуло. Присутствие ее было явственно и в этом лохматом насмешливом ветре, и в царапанье летящей листвы, и в серых дождинках, насыщавших воздух, и в темных полях на окоеме… Присутствие пронзительное до боли в сердце. Ястреб растер грудь и поднял голову. И увидел.

Тонкий серпик в закате…

— Гляди ты… — выдохнул Ястреб едва слышно, — светит…

19

Забор был сложен из каменных блоков времен осады Исанги. Вход, будто древние воины, охраняли проржавевшие, с выбитыми стеклами фонари. Побеги ломоносов с мирно соседствующими на одной ветви лиловыми, голубыми и розовыми цветами свешивались над облезающей калиткой, чешуйчатой, словно спинка ящерки. Сколько помнил себя Ястреб, ломоносы всегда цвели: даже в летнюю сушь, даже зимой. Потому что хозяйка домика, родная сестра матери Крадока, была ведьмой. Тетке повезло умереть от старости в своей постели прежде ночи разбитой луны, чуть больше двух лет назад. Дом по завещанию остался пограничнику Крадоку.

Ястреб выбрал Исангу после долгих споров с Лэти и ведьмаком Бокрином. Больше всего на свете хотелось пограничнику отправиться в Крому, туда, где Берегиню видели в последний раз. Но друзья, да и он сам, понимали неразумность этого. Всех, посмевших заступить врагу дорогу, проще схватить именно в столице, где власть Пыльных стражей и оборотней, их рабов, особенно сильна. На стороне Пыльных было и недоброе ведовство, и городская охрана, и бдительные тихари-соглядатаи, расплодившиеся, как тля. А, сидя в порубе, много не наищешься и не навоюешь.

Ястреб заикнулся, было, что можно поселиться в Укромном лесу. Лэти хмыкнул: «Это первое место, где нас станут искать. Ну, второе». И пусть прислужники Пыльных не посмеют войти в Лес — все тропинки в Крому и вокруг известны наперечет. Какая натоптана — там и сядет засада. А Лэти-проводник сможет за руку мимо провести не всегда и не каждого.

Надо было отыскать убежище подальше от недреманных очей; такое место, где власть Пыльных не очень сильна. И занятие, которое позволит, не таясь, у всех на глазах встречаться с уймой народу. Выбор был невелик: пустоземье возле Черты либо полуденные города: Шемаха, Исанга, Согдая, Брагова. Тут Ястреб и вспомнил о теткином доме.

Путешествовать с проводником оказалось одно удовольствие: там, где дорога занимает месяц, с Лэти уложились в три дня. Проводник сознался, что научился спрямлять дорогу совсем недавно и сам не понимал, как это у него выходит. Ястреб усмехался: «Не все ли равно, как устроен телевизор, лишь бы работал!» Вот только сил «прямой путь» отнимал немало, и когда окончился, Лэти, зевая, привалился к забору и ни к чему больше способен не был.