Радуга (Мой далекий берег)

— Вон он, дружок твой, газон топчет. Сюда позвать, али сам туда полезешь?

— Сам.

Ястреб перекинул ноги через подоконник.

— Халат мой возьми, холодно уже. А я двери постерегу.

На плечи Ястребу лег вонючий, но теплый больничный халат из толстой бумазеи. Совсем близко раздался голос Лэти:

— Руку давай. Прыгай.

Теплая ладонь сжала запястье Ястреба. Под ступнями, спружинив, хрустнули сухие цветочные стебли. Зашуршали палые листья.

— Идем вот сюда, тут бревно, присядем. Закуток — и солнечно.

Место Лэти выбрал действительно солнечное: теплые лучи огладили лицо. А воздух, несмотря на осень, в это время дня был все еще теплым, и летели, липли к коже паутинки.

Подошел и знакомо стал тереться о ноги кот: Ястреб уже давно делился с ним небогатым больничным пайком. Пограничник не то чтобы не привык к воздержанию, но часто удивлялся, как же так можно готовить еду, чтобы и в рот ее брать не хотелось? А кот — не брезговал. Глотал, урчал и чихал (сказались ночевки на холоде) не хуже больных. Кота Ястребу было жалко. Лэти, не выпуская его руки, потянулся вниз: должно быть, погладить. Кот замурлыкал.

— Какой он?

— Синеглазый. Палевый. Морда, лапки и кончик хвоста коричневые.

— Красивый…

Кулак Лэти вдруг обрушился на бревно:

— Дурак! Какой я… Простить себе не могу…

Кот шарахнулся с испуганным мявом. Громко зашуршал травой.

— Они нас боялись. Нам не оставили ни выбора, ни времени, — произнес Ястреб жестко. — И уйти сюда — уже был выход. Неожиданный для всех. А значит, правильный.

Он крепко обнял проводника за плечи.

— Знаешь, я сразу об этом подумал. Помнишь, мы пробирались в Крому? И ты с Саввой у костра рассказывали, как попали сюда. Еще ведьма была с вами…

— Бирн.

— Да, правильно. Вы здесь выжили, ничего не забыли, не сошли с ума. И лучшее решение придумать было невозможно.

— Тогда нам просто повезло. А теперь даже Савва ничего не помнит, — рука Лэти больно стиснулась у Ястреба на запястье.

— Погоди. Мы подумаем вместе, что делать. Сколько наших на Берегу?

— Немного. Почти все здесь.

Под кожей Ястреба заиграли желваки:

— Не может быть, чтоб совсем обеспамятели. Придумаем что-либо.

Лэти повозился, то ли подставляя солнцу лицо, то ли сглатывая слезы — мужчины не плачут.

— Они… все… вписались в эту жизнь. Судьба — не на полторы недели, с рождения. Профессия, семьи. Документы.

— «Плоть от плоти, кровь от крови»… — пробормотал Ястреб. — У меня тоже документы есть. Рагозин Сергей Владимирович, тысяча девятьсот какого-то года рождения. «Жигули» столкнулись с бензовозом, водитель погиб, а на мне ни царапинки. Выбросило на обочину, где и подобрали. Только вот глаза не видят. И прошлое свое здешнее я забыл. Вчистую. Диагноз: «ретроспективная амнезия», или как-то так, — он облизнул кровь с прокушенной губы. — Ну, ушли бы мы в Крому тогда, и что? Даже под заклятой мельницей, когда на нас шли в топоры, я помнил. Нельзя было против своего народа драться.

Пальцы Лэти сжались сильнее: точно он боялся, что Ястреб вот-вот исчезнет, растворится в прозрачном сентябрьском воздухе.

— Они тогда уже не люди были.

Ястреб дернулся. Глубоко задышал.

— С нами дрались уже не люди, — повторил Лэти беспощадно. — Если бы мы знали… Мы подняли бы Крому, и Шужем, и Брагову. Собрали ведьм. Мы что-нибудь сделали бы, если бы понимали. Говорят, это болезнь государыни заставила их проснуться, выйти из укрытия, где они сидели, — пограничник, вздрогнув, передернулся. На солнце набежала туча, зашуршал сухими стеблями ветерок. Пахнуло увяданием.

— О чем ты?

— О Пыльных стражах. И мы с тобой, и Соланж, и бургомистр Хаген считали затеявших войну жертвами злого ведовства, так?

Ястреб подставил солнцу незрячие глаза.

— Объясни. Расскажи все, чего я не знаю.

— Все просто, — Лэти пожал плечами, — если серая тоска, неуверенность в себе, безнадежность могли выйти из нас и сделаться одушевленными — как раз получились бы Пыльные Стражи. А потом они возвращаются, и постепенно выедают изнутри того, в ком чуют слабину. Их не видно за лицами обыкновенных людей — узнаешь только по просыпанной пыли. И… это как пелена перед глазами, которая делается все прочнее. Копоть… и если бы только на глазах…

— Мой сын… Ветер, — Ястреб облизал губы, — жаловался, что в доме все время ложится пыль. Они? Юрка?

— Слышал, живы, — поспешил сказать Лэти. Набросил свою куртку на плечи вздрогнувшего Ястреба. — Я-то сам в Кроме появляться не рискую. Вот Ивку объявили национальной героиней. Вроде за то, что спасла столицу от самозваной государыни.

— Тварь…

Какое-то время они молчали, слушая, как ветер шуршит увядающей листвой. Вернулся кот, доверчиво забрался к Ястребу на колени.

— Сам где теперь?

— У Бокрина.

— Подросла найдена синеглазая? — улыбнулся Ястреб, вспоминая чернокосую девочку, пугливую и глазастую, как совушка. Поскреб костяшками пальцев щеки. Лэти снова взял его за руку: словно боялся потеряться.

— Подросла.

— Рассказывай.