Радуга

— Джеймс? — Это был шепот боли: «Джеймс собирается заниматься усыновлением? Джеймс с тобой?» — Я думала, что Джеймс за границей.

— Он вернулся около трех недель назад. И снова уезжает на следующей неделе, но в середине мая, за несколько недель до рождения ребенка, вернется.

Каждую секунду каждого дня и каждой ночи Кэтрин тосковала по нему, думала и беспокоилась о нем. Долгое отчаяние Кэтрин оживало в ее музыке, более чем прежде потрясая аудиторию то радостным экстазом воспоминаний о днях безоблачной любви, то отчаянной печалью ее утраты. В последнее время в этом захватывающем путешествии появилось нечто новое, утонченное — робкая надежда, поскольку Кэтрин отважно верила в то, что ее драгоценная любовь вернется.

Джеймс пообещал Кэтрин, что будет любить ее всегда. В то время это обещание любить было лишь постоянным напоминанием о матери, отказавшейся от Кэтрин. Но любящее сердце Кэтрин тихим, настойчивым шепотом убеждало ее поверить в то, что Джеймс вернется. Она сама однажды в смятении отшатнулась от людей, которых любила. Тогда ей потребовались время и разлука с Джейн и Александром, чтобы в конце концов вернуться к приемным родителям. Ведь ее любовь к ним была сильной, глубокой и настоящей, как и их любовь к ней.

И Кэтрин смело решила, что то же самое произойдет и с Джеймсом. Он найдет обратную дорогу к их любви, поверит Кэтрин и позволит помочь ему в горе.

Но сейчас Джеймс вернулся к Алексе, поддерживает ее. Джеймс снова помогал Алексе. И самым болезненным в осознании этого было то, что, будучи с Алексой в уединенные часы, которые они провели вместе в Инвернессе, Джеймс позволял Алексе помогать и ему.

— Кэт? — позвала Алекса из долгого молчания.

— Это не правильно, Алекса. Ты совершаешь ошибку, отдавая своего ребенка.

«И еще более не правильно то, что Джеймс помогает тебе!»

— Кэт, прошу тебя!

— Прости, но я в этом уверена.

— Кэт…

— Я должна идти.

— Зачем ты ей сказала? — гневно потребовал ответа Джеймс.

— Потому что она моя сестра, и я хочу быть с ней честной, и я глупо верила… — Алекса вздохнула. — Я ошиблась.

— Может быть, ты сделала эту ошибку намеренно?

— Нет. — Алекса выдержала напряженный взгляд Джеймса. — Нет!

С самого начала Алекса смотрела на него ясным, уверенным взглядом: решение ее было твердым. Джеймс предлагал подождать, быть может, до рождения ребенка, прежде чем открывать что-либо Бринн и Стивену, но Алекса настаивала, чтобы сообщить им о ребенке уже сейчас Он так и сделал.

И теперь будущая мать порой говорила о своем ребенке, как о ребенке Бринн. Но неужели Алекса действительно не слышит новой, нежно-заботливой интонации в собственном голосе? Джеймсу это казалось странным. Неужели она и вправду не чувствует уз любви, связывающих ее и растущую крошечную жизнь? Если Джеймс пытался заговорить об этом, чудные зеленые глаза Алексы превращались в две холодные льдинки (как это случилось и сейчас), предупреждая Джеймса держаться подальше от опасной темы.

— Мы собираемся на прогулку, Джеймс. Ты не приглашаешься, потому что ты рассержен и твои биотоки плохо влияют на ребенка.

Джеймс был сердит, но после ухода Алексы настроение его смягчилось сердечной озабоченностью о Кэтрин. Как же она, должно быть, расстроена! Какое мучительное противоречие между ее любовью к Алексе и секретами собственного нежного сердечка. Как, должно быть, Кэт печальна, смущена и одинока.

Джеймсу захотелось увидеть любимую, обнять ее, поцеловать и прогнать ее грусть. Но для поездки к Кэтрин он был слишком неуверен в себе. Джеймс сомневался, что сумеет противостоять своему отчаянному страстному желанию быть с Кэтрин — желанию, которое неизбежно, день за днем, будет затягивать ее в пучину, в которой все еще барахтался сам Джеймс, — в пучину гнева.

Он понимал, что не должен видеть сейчас Кэтрин. Но ведь он может поговорить с ней! Он должен помочь ей понять Алексу. У Джеймса было расписание турне, лежавшее в верхнем ящике стола под шарфом, связанном заботливой Кэтрин. Он, разумеется, никогда не брал ни шарф, ни расписание в свои полные опасности командировки и вообще не носил при себе никаких символов, связанных с Кэтрин, потому что не хотел подвергать любимую ни малейшей опасности, если бы вдруг оказался в заложниках.

Прежде чем набрать номер гостиницы в Сиэтле, Джеймс живо вспомнил время, когда они с Кэтрин строили замечательные планы пребывания в этом «Изумрудном городе». Они, конечно же, поднимутся на вершину Космической иглы, переплывут на пароме через залив, будут обедать в ресторанах…

Кэтрин не сразу услышала резкий звук телефонного звонка. Действительно, какое-то время звонки казались дополнением к безумной какофонии, кричащей в душе Кэтрин после разговора с Алексой. Когда же Кэт наконец сообразила, что это звонит телефон, то мгновенно поняла: Джеймс! И он будет звонить, пока Кэтрин не ответит.

— Здравствуй.

— Здравствуй, Кэтрин. Я хочу помочь тебе понять…

— Я в порядке, Джеймс, — быстро ответила Кэтрин, не желая слышать в его голосе нежность, доставляющую ей такую боль. — Я все понимаю.