Радуга

— Меня успокаивает мысль, — продолжала Алекса, — что жизнь дочери будет наполнена счастьем и любовью. Она, вероятно, никогда не узнает о моем существовании. Удочерение было закрытым, а родители, может быть, никогда и не скажут девочке о том, что ее удочерили.

— А для тебя это имеет значение?

— Когда я держала малышку на руках, во мне вдруг вспыхнуло желание, чтобы ей рассказали. Я хотела, чтобы она знала, как я любила ее и что я всем сердцем была уверена: то, что я делаю, — во благо моему ребенку. Но я не просила, чтобы ей рассказали, и думаю, так лучше… потому что она никогда не станет меня ненавидеть.

«Или любить», — неожиданно подумала Кэтрин.

— Ты ведь ненавидишь свою мать, да, Кэт?

— Мне кажется, ненавидела. Сначала, но…

«Но сейчас, — подумала Кэтрин, — я почему-то хочу дать ей знать, что все понимаю. Хочу уверить, что жизнь у меня сложилась счастливо, как она и надеялась, что я выросла в спокойствии и любви».

— Кэт, если ты можешь простить ее, — тихо произнесла Алекса и еще тише добавила, точно молила:

— И если только это возможно, пожалуйста, прости меня.

— Простить тебя, Алекса? Это я должна просить прощения. Я, всегда так желавшая, чтобы ты была моей сестрой, сама оказалась очень плохой сестрой, когда ты во мне нуждалась.

— Но ты все равно моя сестра, — прошептала Алекса, не спрашивая, а спокойно утверждая это самым нежным шепотом настоящей любви. — Ты — моя сестра, моя Кэт.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 22

Дамаск, Сирия

Июль 1990 года

— Куда дальше? — спросил Джеймс Элиота.

Обед в некотором роде был праздничным. Они наконец закончили сложнейшие переговоры, которые позволяли надеяться, что сделан небольшой, но шаг вперед. Переговоры заняли месяц, и Джеймс просто выдохся, старясь сохранить свое знаменитое хладнокровие. И все же он задавал вопрос об очередном проекте.

— Как насчет того, чтобы обойти вокруг света на яхте? — предложил Элиот.

— Нет. Со мной все в полном порядке, дружище.

— Я в этом не уверен, Джеймс, — честно признался Элиот; он с каждым днем все больше и больше узнавал в Джеймсе себя: бесстрашного человека, которому больше нечего терять.

— А я уверен.

— Что ж, это чертовски здорово для будущего свободного мира.

— Отлично. Так что же дальше?

— Колумбия, но не раньше августа. Но там, возможно, придется провозиться всю осень, так что вопрос об отдыхе на море остается в силе.

— Я, вероятно, не поплыву на яхте, а может быть, останусь на какое-то время в Европе.

— Звучит неплохо.

— Думаю съездить на Иль.

— Ты ничего там не найдешь, Джеймс. Мне казалось, мы договорились, что я буду держать тебя в курсе дела, а ты будешь держаться подальше от расследования. Понимаю: прошло уже семь месяцев, а мы все еще не имеем ни одной зацепки, но…

— Причина, по которой я хочу поехать на Иль, чисто сентиментальная: они так любили этот остров, — перебил Джеймс. — Я пытался убедить себя в том, что мина скорее всего связана именно с желанием родителей посетить Иль. Но не смог; очевидно, так же считаешь и ты. Почему, Элиот? Существует ли что-то еще?

— Ничего особенного, кроме кровавой истории этого проклятого места.

— Кровавая история Иля? Мать с отцом описывали его как райское местечко.

— Остров — рай, но время от времени сотрясается от преступлений его правителей. Конечно, в роду Кастиль были и благородные и милосердные монархи, но попадались и отъявленные негодяи.

— Ален? — удивленно спросил Джеймс.

Он помнил, что родителям принц показался очень приятным молодым человеком. И еще помнил умное и, казалось, искреннее письмо с соболезнованиями, присланное Аленом после гибели Марион и Артура.

— По мнению разведслужб свободного мира, Ален не опасен.

— Но разведслужбы установили за ним наблюдение. Почему?

— Из-за отца Алена. Жан-Люк был изгнан с острова своим старшим братом Александром, и за годы изгнания, проведенные на Ривьере, он создал империю насилия и террора. С возвращением его на Иль в качестве монарха, так как Александр умер, не оставив наследника, чудовищная власть Жан-Люка стала еще более могущественной и опасной. Как глава государства, террорист Жан-Люк пользовался дипломатическим иммунитетом и привилегиями. Мы могли только наблюдать за ним и надеяться, что Жан-Люк не превратит одно из наиболее важных в стратегическом отношении островное государство Средиземноморья в ядерную державу. Мы не могли убить его, но кто-то смог. Мы до сих пор не знаем, кто его убил, ведь у Жан-Люка было много врагов, включая бывших «друзей», которых он предавал. Как бы там ни было, но Жан-Люк погиб семь лет назад, когда его взорвавшийся самолет поглотила морская пучина.

— И?..

— И Ален Кастиль наследовал трон, а преступная активность, кажется, прекратилась.

— Кажется?