Радость моя

Но когда мама заболела, всё как в тартарары провалилось. Автомобиль продали, когда ее пытались вылечить, и небольшие накопления ушли туда же. После ее смерти папа резко сдал, как-то потух, вышел на пенсию, и деньги резко кончились. Я жила на стипендию в сорок рублей, и он мне посылал тридцать, так что в сумме получалось семьдесят в месяц, что было мало до неприличия. Это же были не карманные расходы. Это был ежемесячный бюджет для юной девушки в течение нескольких лет подряд “на всё”. Учеба занимала всё время, больше заработать я не умела. Скромная сумма позволяла не голодать, но купить на нее я ничего себе позволить не могла. На питание уходила значительная часть. Мои соседки были из хороших семей, им одежду и обувь приобретали родители, а на остальные расходы выделяли суммы, сравнимые с моим общим бюджетом. Мы вскладчину часто брали разные московские деликатесы, которые тут же и уничтожали. Поэтому на еде экономить совсем не получалось. Да и тортиками не пренебрегали.

Сначала я даже не отдавала себе отчета, как же мало у меня денег. Хотя ни на что не тратила, кроме еды, средства быстро заканчивались. Последние дни до стипендии протекали бы на голодном пайке, если бы не профком1. Я, как малообеспеченная, получала талоны на бесплатный обед в студенческой столовке. А на ужины мы скидывались в начале месяца и готовили по очереди. Неделю дежурному надо было бегать по магазинам, покупать молоко, картошку, колбасу и котлеты, а вечером сооружать на четверых сытную еду, зато еще три недели можно было ни о чем не заботиться. Готовить я совершенно не умела, но быстро научилась, тем более в московской кулинарии были вполне съедобные полуфабрикаты. Фирменным блюдом считались жареные пельмени из пачек, так как из-за низкого качества в отварном виде есть их было невозможно: тесто разваливалось и напоминало клейстер. Однако, подрумяненные в масле, они были похожи на пирожки.

Что я всё о вещах да о еде – это были такие мелочи, на которые мы внимания тогда почти не обращали. Главным впечатлением была атмосфера в университете, потрясающие люди, которых я встретила. И преподавателей, и студентов. Впервые я увидела так много умных ребят в одном месте. И таких интересных, разносторонних личностей!

Нужно вернуться на несколько месяцев назад, в самое начало первого курса, чтобы описать нашу веселую компанию и рассказать подробнее об отношениях.

Первый курс. Лёня Склянкин. Сентябрь 1983

Мое дебютное появление в университетской общаге в последний день августа 1983 года было сопряжено с небольшим скандалом. Я приехала позже всех, потом долго оформляла временную прописку и оказалась в комнате, когда три моих соседки уже заняли места. Я постучала и вошла. У двери стояла последняя пустая кровать, на ней сидела полная женщина и что-то писала. Я поздоровалась, улыбнулась и сказала, что меня зовут Юля. Девчонки приветливо представились:

– Лена!

– Света!

– Люся!

Я сразу почувствовала, что мы подружимся. Но как только я назвала свое имя, заполняющая бумаги женщина встрепенулась и воскликнула:

– Как удачно я тебя застала!

Меня резануло обращение на «ты». В детстве с нами никто не церемонился, но в университете, в приемной комиссии и на экзаменах все обращались на «вы», и я уже успела к этому привыкнуть. Женщина пошуршала бумагами и властно сказала:

– Вот, надо будет подписать здесь и здесь, с тебя десять рублей.

Десять рублей! Это была огромная сумма. У меня с собой было тридцать, весь мой скромный бюджет на месяц. Я растерялась и полезла было в кошелек. Но тут включилось привычное сопротивление всяким указаниям, когда за ними не следуют разумные разъяснения, и заставило меня задать вопрос:

– А почему и для чего?

– Всех первокурсников в обязательном порядке страхуем, – колыхнулась толстуха мне навстречу и снизу вверх протянула бумаги с проставленными галочками и ручку.

Я приняла ее слова за чистую монету и уже приготовилась выполнить указание, ища глазами стол, чтобы поставить подпись. Но тут она сделала ошибку, торжественно добавив фразу:

– Все комсомольцы должны застраховаться.

Мгновенно я всё поняла, разозлилась, опустила бумаги и возразила:

– Что значит «обязаны» и при чём тут комсомольцы? Насколько я знаю, страхование всегда является добровольным.

– Нет! Это моральный долг каждого строителя коммунизма! – страховщица разозлилась тоже.

Хуже довода она придумать не могла. Это был пропагандистский штамп, от которого меня не просто тошнило, а выворачивало. Я перешла в глухую оборону. Теперь, даже если бы прибежал ректор и начал убеждать подписать бумаги под угрозой отчисления, я бы не сдалась.

– Не буду! – набычилась я.

– Тебя заставят!

– Когда заставят, жалобу напишу! Это добровольно, а я не хочу!

Наша короткая, но бурная перепалка происходила на глазах у изумленных девчонок, которые только что расстались со своими десятками и следили за стычкой с неподдельным интересом.