Радость моего общества

Я положил руку ему на животик, чтобы пощекотать, и обнаружил, что моя ладонь накрывает всю его грудную клетку. Я подхватил его и поднял на вытянутой руке над головой, и на несколько секунд он как бы превратился в самолетик на палочке. Эта имитация полета доставила ему несказанное удовольствие, а его мать, которая, должно быть, хватилась своего малыша, сказала у меня за спиной:

— А кто это летает по воздуху? Это Тедди летает!

Утром они ускользнули, снялись, как караван из оазиса, — и вернулся тихий и подавленный я.

* * *

Меня угнетала мысль, что мои регулярные встречи с Клариссой прекратились. Я не знал, чем заполнить эти два часа, вокруг которых, как вокруг двойных звезд, вращалась прежде моя неделя. Кроме того, я беспокоился за Клариссу, которая уже несколько дней не выходила на связь. Опасался, что меня отсекли от группы, как воплощение ужасных воспоминаний. Но в день и почти ровно в час нашей обычной встречи я ее увидел — Кларисса переходила улицу, держа Тедди под мышкой, как куль с навозом. В другой руке она несла холщовую сумку с детскими вещами, которые выпирали и кудрявились во все стороны.

Я открыл дверь и сказал "здр", но она оборвала меня.

— Можно тебя попросить об услуге? — Просьба содержала такой заряд раздражения, что я испугался, как бы она не растратила все его запасы, не оставив ничего для других случаев. — Ты не посидел бы с Тедди пару часов?

Не говоря ни слова, я забрал у нее ребенка. И тут же понял, почему она держала его, как мешок с навозом.

— Его надо переодеть, — сказала она. "Еще как надо", — подумал я. Войдя в квартиру, Кларисса добавила: — Я его сейчас переодену. Ему должно хватить.

Время явно поджимало — Кларисса торопливо поменяла подгузник, показала мне на пару игрушек, которыми нужно перед ним трясти, вручила мне бутылочку с яблочным соком, записала номер своего сотового, попыталась объяснить, что за спешка, сказала, что вернется через два часа. Добавила, что Лоррейн вернулась в Торонто, поцеловала на прощание Тедди, обняла на прощание меня и убежала.

Таким образом, я перестал быть пациентом Клариссы и стал нянькой ее сына.

Мы с Тедди уселись на пол, и я вытряхнул холщовую сумку. Среди ее содержимого оказалось двенадцать кубиков с буквами. Эти кубики стали для нас идеальным развлечением, потому что, если Тедди восхищали их вес, форма и звук, с которым они стукались друг о друга, меня приводили в восторг рельефно вырезанные на их боках гласные и согласные. Не так просто было составить из этого набора слово. Слишком много С, В, Г, Х и Ы. И маловато А, Е и И. Так что Тедди пытался что-то строить из них, а я составлять нечто осмысленное. То, что я делал, он рушил; он их громоздил — я выкладывал; он размещал их хаотически — я группировал логически.

Пролетело два часа, вернулась Кларисса и обнаружила нас на полу посреди комнаты в полном оцепенении.

Два дня спустя я согласился приглядывать за Тедди с четырех до шести, а она предложила платить мне по пять долларов в час. А я отказался.

* * *

Порой я развлекаюсь, представляя заголовки, трубящие о заурядных событиях моих будней. "Дэниэл Пекан Кембридж покупает высококачественную карманную расческу", "Житель Санта-Моники завязывает шнурок средь бела дня". Воображаю себе эти двухдюймовые заголовки и озадаченные лица читающих это граждан на перекрестках. Но заголовок, который теперь крутится у меня в голове, родился под влиянием "Теппертоновских пирогов" — письмо от них я держал обалдевшим большим и потрясенным указательным: "Психбольной избран самым средним американцем". Письмо начиналось словом "поздравляем" и сообщало, что я выиграл конкурс сочинений компании "Теппертоновские пироги". Далее излагались мои обязанности в качестве счастливого победителя. Вместе с другими финалистами я должен принять участие в небольшом дефиле по Аллее Свободы в кампусе Колледжа Свободы. Затем нам надо будет войти во Дворец Свободы, подняться на сцену и прочесть вслух наши сочинения, после чего мне будет вручен чек на пять тысяч долларов.

Меня отчасти нервировало частое повторение в письме слова "свобода". Это могло стать примером маленькой истины, которую я открыл для себя за, почитай, тридцать пять лет жизни: чем чаще повторяется слово, тем меньше вероятность того, что оно применяется. "Скидки", "единственный", "справедливость" — вот лишь несколько таких слов, а тут еще и "свобода" начинает попахивать, как трусики Тедди. Впрочем, какая разница. Я человек не политический — в колледже я голосовал за президента США. Он тут же проиграл выборы, и мне совсем не хотелось еще раз сглазить своего кандидата, отдав за него свой голос. Какой бы ни была политическая подноготная Колледжа Свободы, я намеревался получить пять тысяч за чтение вслух.