Радость моего общества

Миссия в салоне "Кинко" оставалась невыполненной, и, повернув на запад, я направился к Седьмой улице, напрягая все свои штурманские навыки. Без усилий перемещаясь от одной пары пологих выездных дорожек к другой, я за считанные минуты добрался до Шестой улицы и тут столкнулся с препятствием невообразимых пропорций. На последней паре выездов, которые должны были стать для меня воротами в "Кинко", некто, некий парниша, некий дружбан на беспечно-бесплатной парковке поставил свой "лендкрузер" 99-го года или какую-то еще гигантскую говеху так, что она влезла на несколько футов в мой проезд. Для меня это препятствие непреодолимо, как восьмифутовая бетонная стена. Что толку в дивных плоскостях, соединяющих два выезда, если их симметрия разбита хромированным двухсотфутовым бампером? Да, водитель этого танка — переходный пешеход, ему наплевать. Я стоял там, понимая, что копировальные аппараты "Кинко" ждут прикосновения и как можно скорее, иначе — паника. И потому решил продолжить путь, невзирая на хамский автомобиль.

Я стоял на тротуаре, передо мной через дорогу находился "Кинко". "Лендкрузер" был справа, поэтому я прижался к левой стороне выезда. Никак нельзя было оправдать наличие этого бампера. Нет, если я пройду по дорожке, куда вторгся посторонний предмет, это станет нарушением логики. Но, разрываясь между "вперед" и "назад", я вывел "лендкрузер" за пределы своего периферийного зрения и добрался до поребрика. Увы. Ногу над проезжей частью я занес, но не смог ее опустить. Что это я чувствую — боль в левом предплечье?! Руки мои похолодели и увлажнились, а сердце сжалось в кулак. Я просто не мог отмахнуться от этого бампера. Палец моей ноги в поисках опоры коснулся асфальта, маневр удачный, поскольку теперь я стоял левой ногой полностью на выездной дорожке, а носком правой — на мостовой. Сердце мое при этом быстро ускоряло ход, мозг провидел близкую смерть, а слюна пересыхала с такой скоростью, что язык не отлипал от нёба. Но я не закричал. Отчего? Благопристойность прежде всего. Внутри меня взвилось и клокотало адское пламя; однако внешне я был спокоен, как творение Родена.

Я втянул ногу назад, в безопасность. Но поскольку я наклонился слишком далеко, то оказался на краю выезда на носках, и тело мое заколебалось вокруг своего центра тяжести. Иными словами, я должен был вот-вот упасть на мостовую. Как мельничными колесами, замахал я руками в надежде на некоторую обратную тягу, и настал момент длиною в вечность, когда все мои сто восемьдесят футов балансировали на кончике иглы, а руки вращались назад со скоростью торнадо. Но тут, должно быть, ангел дохнул на меня, ибо я ощутил неуловимый толчок и закачался на пятках — теперь я мог вновь шагнуть на тротуар. Я глядел на "Кинко" — он сверкал на той стороне улицы, как Шангри-Ла, однако нас разделяла коварная бездна. "Кинко" придется подождать, но ужас не рассеется. Я решил направиться домой, где можно будет составить магический квадрат.

Составление магического квадрата алфавитизирует мой мозг. "Алфавитизировать" — это мой личный слэнг, термин подразумевает "альфа-бета-зировать", то есть поднять мои альфа- и понизить бета-ритмы. Созерцание квадрата, разделенного на 256 меньших квадратов, пустых квадратов, квадратов жаждущих, уникальных чисел, чисел, которые дадут одинаковую сумму, если читать их по горизонтали, по вертикали и по диагонали, настраивает мой мозг. В кризисные моменты я создавал магические квадраты, состоявшие из шестнадцати, сорока девяти, даже шестидесяти четырех клеток, и всякий раз это приводило меня в порядок. Вот прошлогодний квадрат — взорвались две семидесятипятиваттные лампочки, а было воскресенье, и у меня не оказалось запасных.

Каждый ряд и каждая колонка в сумме равняется 260. Но это хилый квадрат — 8х8. Работа над квадратом 16х16 успокоила бы и самого раздерганного невротика. Бенджамин Франклин — который, насколько я знаю, раздерганным невротиком не являлся, был подлинным энтузиастом магического квадрата. Полагаю, он набрасывался на них, когда не был занят укрощением какой-нибудь парижской красавицы, какового отвлекающего фактора я лишен. Его самый знаменитый квадрат — гигантская обманка: диагонали в нем складываются правильно, только если их изогнуть в виде бумерангов. Вот это дарование, плюс он увернулся от молнии, ударившей в воздушного змея. Альбрехт Дюрер тоже баловался квадратами, что меня вполне устраивает.