Радищев

Появление оформившейся дворянской общественности было исторически новым явлением в русской жизни, с которым пришлось столкнуться вступившей на престол Екатерине II. Более того, приходилось считаться с деятелями оппозиции, делать уступки, ибо отлично было известно, что в конечном счете стоит за ними, за их требованиями ограничения рабства, самодержавия, упорядочения законодательства и т. д. С первого же дня царствования Екатерина ожидала, как она выражалась, «беды». В одном из писем к обер-прокурору Вяземскому она писала: «Всякая малость может привести крестьян в отчаяние. Прошу быть весьма осторожну, дабы не ускорить и без того довольно грозящую беду, ибо если мы не согласимся на уменьшение жестокостей и умерение человеческому роду нетерпимого положения, то против нашей воли оную возьмут рано или поздно».

Не желая ничего уступить из своей власти, покровительствуя крепостникам и вместе с тем боясь мужика, Екатерина начинает свое царствование с либеральных обещаний, с лживых заверений изменить и упорядочить законодательство, с демонстративного увлечения сочинениями энциклопедистов, с поощрения русского помещичьего «вольтерьянства». Так стал осуществляться план показного, внешнего просветительства, долженствовавшего, по мысли Екатерины, убедить недовольных в искренности ее обещаний. Пушкин с гневом писал об этом: «Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия—и тогда голос

обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России».

Так во дворце на глазах Радищева завязывался узел гнусной политики, показной игры в либерализм. Более того, в эту политику вовлекались идеологи французского третьего сословия во главе с Дидро и Вольтером. Радищев юношей попадает в самый центр этих событий. Через несколько лет он окажется одним из деятелей, который активно выступит против этой лицемерной, блудливой политики.

К середине XVIII века во Франции сложилось мощное движение буржуазного просвещения. «Великие мужи, подготовившие во Франции умы для восприятия грядущей могучей революции»¹, и, в частности, Вольтер, Дидро, Руссо, Гольбах, Даламбер и другие были общепризнанными авторитетами среди тех, кто вел борьбу с феодализмом. Видя, что в 60-е годы идеи просвещения, естественно, находили довольно широкий отклик и в умах многих передовых деятелей русской дворянской культуры, Екатерина решает вырвать инициативу из рук общества, взять дело в свои руки, установить контроль над крамольными книгами и «опасными» авторами, пропускать в Россию лишь то, что могло оказаться нужным ее политике. Так началась борьба Екатерины за подчинение европейского и русского общественного мнения, борьба, продолжавшаяся более двух десятков лет, принесшая ей лавры победительницы над корифеями французского буржуазного просвещения и непрерывные, следовавшие одно за другим, поражения у себя внутри страны.

Бесспорно, отношения Екатерины с энциклопедистами имеют свою довольно сложную историю, полную противоречий, богатую свидетельствами обоюдного влияния сторон. Но несомненным является и тот факт, что активной стороной в этих отношениях была русская императрица, что она определяла их тон и характер: не просветители русскую императрицу, а русская императрица просветителей сделала орудием своей политики, своими защитниками, своими трубадурами.

Как это могло произойти? Только ли тут дело в политическом лицемерии Екатерины? Несомненно, секрет успеха ложно-просветительской политики Екатерины

Должно искать и в характере политических взглядов самих просветителей. Привлекло Екатерину во французском буржуазном просвещении социально-политическое учение энциклопедистов. Философы и писатели—одни радикальные, другие революционные в вопросах философии, религии, в учении о природе,—смело вызывавшие всю окружающую и ненавистную им феодальную действительность на суд разума, неистово штурмовавшие небо, провозглашавшие принципы свободы, оказывались беспомощными, когда переходили к вопросам социальным, вопросам истории, к объяснению причин политического переустройства государства и общественных отношений. Идеализм в познании общественной жизни, буржуазная ограниченность, рождавшая страх перед народной революцией,—вот что в конечном счете определило формирование политической концепции просветителей; отсюда их мечты об идеальном просвещенном монархе, который применит просветительское учение в своей законодательной практике и облагодетельствует тем самым человечество, терпеливо и покорно ожидающее прихода этого избранника.

Действительно, для Вольтера именно просвещенный абсолютизм представлялся желанной формой государственного устройства, а философ мыслился им прежде всего как советчик при монархе, как вдохновитель мудрых законов, преобразующих общественный порядок.