Радищев

На возвышение возле памятника поднялся народный комиссар просвещения Советской республики Луначарский.

— Вы видите, товарищи: мы заставили для Радищева посторониться Зимний дворец, былое жилище царей. Вы видите: памятник поставлен в бреши, проломанной в ограде дворцового сада. Пусть эта брешь являет собою для вас знамение той двери, которую сломал народ богатырской рукой, прокладывая себе дорогу во дворцы. Памятнику первого пророка и мученика революции не стыдно будет стоять здесь, словно стражу у Зимнего дворца, ибо мы превращаем его во дворец народа.

Теперь смотрите на величественное и гордое, смелое, полное огня лицо нашего предвестника, как создал его скульптор Шервуд. В нем живет нечто смятенное, вы чувствуете, что бунт шевелится в сердце этого величаво откинувшего орлиную голову человека.

Пока мы ставим памятник временный.

Наш вождь Владимир Ильич Ленин подал нам эту мысль: «Ставьте как можно скорее, хотя бы пока в непрочном материале, возможно больше памятников великим революционерам и тем мыслителям, поэтам, которых не хотела чтить буржуазия за свободу их мысли и прямоту их чувства. Пусть изваяния предшественников революции послужат краеугольными камнями в здании трудовой социалистической культуры».

Товарищи! Пусть искра великого огня, который горел в сердце Радищева и отсвет которого ярко освещает вдохновенное лицо его, упадет в сердце каждому из вас, присутствующих на этом открытии, и в сердце всех тех многочисленных прохожих, которые в этом людном месте Петербурга остановятся перед бюстом и на минуту задумаются перед доблестным предком...

Александр Николаевич Радищев родился 31 августа н. с. 1749 года в отцовском имении Верхнее Аблязово Саратовского наместничества Кузнецкого уезда (ныне Пензенской области). В кругу родной семьи Радищев провел только первые семь лет своей жизни, затем был отправлен учиться сначала в Москву, потом в Петербург и, наконец, в Лейпциг.

«Начальное образование души» падает на период пребывания в Верхнем Аблязове. Отец—Николай Афанасьевич,—человек образованный, начитанный, знавший три или четыре иностранных языка, был рачительным хозяином. Полученное наследство он успешно умножал, обеспечивая большой семье богатый достаток. Занятый больше имением, нежели детьми, Николай Афанасьевич ограничивал воспитание своих двух старших сыновей—Моисея и Александра—Преподаванием «учения любомудрия своим примером». В праздничные дни, когда, свободный от хозяйственных забот, Николай Афанасьевич водил мальчиков гулять по богатым своим полям, по воскресеньям, когда благочестивая, верующая семья проводила досуг дома, преподавались бесхитростные моральные правила. Уже в эту пору перед мальчиком открывалась еще непонятная ему, но поражавшая воображение картина «неравенства крестьянского состояния». Верхне-аблязовские крестьяне, многочисленные дворовые, с которыми мальчик проводил целые дни, жили в скудости, трепетали перед его отцом—справедливым, по понятиям того времени, но строгим и взыскательным хозяином, не спускавшим за малейшую провинность. Рожденный с «чув-

ствительным сердцем» мальчик остро воспринял первые впечатления жизни, искренне привязавшись к тем двум крепостным, которые волею отца были приставлены к нему с самой колыбели: нянюшке Прасковье Кле-ментьевне и дядьке Петру Мамонтову, который запомнился больше по прозвищу Сума.

Дни принадлежали Суме, вечера—Прасковье Кле-ментьевне. Дядька наставлял мальчика, водил вместе с деревенскими ребятами в лес по грибы да ягоды,—а леса в тех местах да в ту пору были густые, непроходимые, скрывавшие множество дел и похождений «понизовой вольницы», удалых и смелых молодцов, «гулявших» по Волге и уходивших прятаться в эти глухие места. Сума был и рассказчиком всяческих былей об удалых вольных молодцах, и учителем, который открыл мальчику грамоту, научив читать и писать, толкуя первые прочитанные книги—Часослов и Псалтырь. Пра

сковья Клементьевна по вечерам обхаживала набегавшегося, усталого мальчика, рассказывала сказки, напевала песни, всегда мягкие, грустные, трогавшие чувствительного ребенка, западавшие в сердце и бережно хранившиеся там. Их-то—нянюшку и дядьку—и научился прежде всего любить Радищев, сохранив о них благодарную память на всю жизнь. Через много, много лет, после тяжелых испытаний, тревог и волнений, возвращаясь мысленно к далекому детству и короткой поре жизни в деревне у родителей, он в своих сочинениях с нежностью и любовью вспоминает и Прасковью Клементьевну и Петра Мамонтова.