Радио Судьбы

Володя упал на сиденье, выбив из старого чехла целый столб золотистой пыли. Осторожно положил «Никон» рядом. Теперь он на вес золота, потому что в его светонепроницаемом брюхе покоится настоящее сокровище — нереально красивый снимок: обреченный вертолет, превращающий верхушки деревьев в зеленое облако последними взмахами винта. Кадр, исполненный драйва и сумасшедшего напряжения.

Такой кадр, что сразу возникает страшная мысль: а какие у них в этот момент лица? У тех, что сидят в погибающей машине? Эти лица хочется увидеть и вместе с тем… совсем не хочется. Потому что это — уже за ГРАНЬЮ.

А зеленый взрыв, за секунду до другого взрыва — черного, с красными отблесками по краям — это и есть та самая ГРАНЬ. Именно то, что больше всего будоражит праздных зевак и сторонних наблюдателей. То, что поднимает тиражи приносит популярность. То, что щекочет нервы и заставляет раздуваться ноздри.

Та самая красно-белая лента, огораживающая территорию СМЕРТИ. Граница, которую человек всегда так стремится увидеть. И так боится переступить.

Он помчался дальше, вперед. Джордж отставал от него всего на пару минут. А следом за Джорджем, еще в двух минутах Пути, пыхтя от усердия и натуги, катил уазик четвертого экипажа серпуховского МЧС. Верная боевая соковыжималка с тремя спасателями на борту и внезапно свалившимся на их головы «почвенником», которому в скором времени предстояло переквалифицироваться в летописцы.

Гибельная ЗОНА, на короткое время мелькнувшая на экранах Центра космической связи и информации, продолжала притягивать их к себе.

* * *

Одиннадцать часов восемь минут. Ферзиковский РОВД.

Лейтенант Костюченко стоял на пороге и курил свою неизменную «Тройку». Дверь в холл была широко открыта, поэтому он не боялся пропустить звонок. Да и чего бояться? Люди, звонящие 02, как правило, не бросают трубку после второго-третьего гудка. Они всегда терпеливо дожидаются ответа.

Он посмотрел на полупустую пачку и подумал, что эти дежурства заставляют его курить гораздо больше обычного. А Минздрав, между прочим, уже устал предупреждать…

В конце улицы показался уазик дежурной группы. И снова — та же самая идиотская мысль промелькнула в голове. «Никак угнали…»

Уазик ехал так, словно за рулем опять сидел Андрюха Ли патов.

«Кстати, об Андрюхе… „Скорая“ что-то задерживается. Надо будет вставить им фитиль в одно место. Можно подумать, добираются с другого конца мегаполиса, забитого кошмарными пробками…»

Его внимание снова переключилось на милицейскую машину. Уазик громко ревел, и теперь Костюченко заметил, что у него нет лобового стекла.

«Вот так номер!»

Машина ткнулась в высокий бордюр и остановилась. Двигатель облегченно замолчал, словно устал от собственного рева.

Костюченко ожидал, что откроются три двери и из машины появится вся троица: Попов, Омельченко и Николаев.

Но открылась только водительская дверь, и оттуда, страдальчески морщась и держась за левое плечо, медленно вылез старшина.

— А где?..

Костюченко все понял. Его пробил холодный пот. Нападение на милицейскую машину — происшествие из ряда вон! Лейтенант чуть не проглотил сигарету. Он дернулся, чтобы бежать в здание отдела, в дежурку, объявлять тревогу, но, пробежав пару метров, развернулся и рванулся к Николаеву. Упитанное лицо старшины, всегда багровое, сейчас пугало своей мертвенной бледностью. Он сделал несколько неверных шагов и тяжело опустился на газон.

Костюченко подскочил к раненому. Он не замечал, что ОРЕТ на всю улицу:

— Что? ЧТО?!

Серые губы старшины слегка шевельнулись, словно пытались сложиться в улыбку.

— Попов… — выдавил он. — Перестрелял… Всех… — Он закрыл глаза и замолчал. Левая рука висела под каким-то неестественным углом к телу. Кровь слабыми толчками продолжала сочиться между пальцами.

— Попов? — переспросил дежурный. До него еще не дошел смысл услышанного. Отказывался доходить. — Как? — Он отшвырнул в сторону прилипшую к нижней губе сигарету. — Как перестрелял?

Николаев молчал. Он снова шевельнул губами, но не издал больше ни звука. Старшина стал медленно заваливаться на бок, и Костюченко едва успел подхватить его голову, чтобы он не ударился об асфальт.

— Эй! — закричал он. — Эй, кто-нибудь!

Словно услышав его крик, из-за поворота показался серый уазик-буханка с красным крестом на борту.

«Наконец-то, мать их!» Костюченко принялся размахивать руками, надеясь привлечь к себе внимание санитарного экипажа.

— Скорее, скорее! Сюда!

Из подъехавшего уазика вылез врач в несвежем халате, сухой низкорослый мужчина с коричневой кожей и жесткими черными волосами.

Он посмотрел на раненого и полез за обшарпанным белым чемоданчиком.

— А говорили, кому-то из задержанных плохо…

— Давай! — торопил Костюченко. — Не тяни!

— Положи его на траву! — скомандовал врач.

Дежурный осторожно опустил голову старшины на газон и бросился со всех ног в дежурку.