Радио Судьбы

Журнал «За рулем», открытый на фотографии «Астон Мартина», вырвался из рук дока и полетел в широкую Володину спину. Пастухов не удержался на скользком дерматиновом сиденье и больно ударился левым виском о невысокую перегородку, разделявшую два передних места и остальную часть салона.

Уазик отчаянно завизжал — старинными барабанными тормозами и такими же старинными «зубастыми» покрышками («На раритете ездим, док! Что там твои „роллс-ройсы“?» — всегда говорил Володя, высмеивая простительную слабость Пастухова к дорогим и старым машинам, фотографии которых он вырезал из журнала) и, прочертив на асфальте две черные полосы, остановился в полуметре от безумного краснолицего мужика, широко раскинувшего руки, будто хваставшегося, «ка-а-а-кую» рыбу ему удалось поймать.

Пастухов поднялся, потер ушибленное место.

— Да. Так вот, в институте я хотел быть психиатром. Но это было давно. А сейчас я хочу выйти и начистить ему репу. Бурцев по праву старшего вышел из машины первым:

— Я разберусь.

Он подошел к мужику в защитной футболке. Принюхался— нет, алкоголем не пахнет.

— В чем дело, уважаемый? Что-то случилось? Мужик затряс головой.

— Жалуйся, — степенно сказал Кстин. — Мы как раз ведем круглосуточный прием обиженного населения. На выезде, так сказать.

— Ребята, — зачастил мужик, — может, это глупо выглядит, я знаю… Но… понимаете, у него на сапоге кровь…

— Надо ухаживать за обувью, — перебил Кстин. — Дальше что?

— Понимаете, она уехала с ним. Я пробовал остановить, но я не сразу заметил, что у него на сапоге — кровь. И теперь — волнуюсь. Очень сильно волнуюсь.

— Вижу, — удовлетворенно кивнул Кстин. — А под машину-то зачем бросаться?

— Я хотел их догнать. Они только что уехали. Минуту назад. В Ферзиково. Прошу вас, пожалуйста. Подбросьте меня — куда сможете. Если нам по пути, конечно.

— Хм… По пути, но до самого Ферзикова мы ехать не собираемся. Это не наша епархия.

— Ладно, я там еще кого-нибудь поймаю, — махнул нетерпеливо мужик. — А может, мы их по дороге догоним…

— Кого?

— Ну, этого мотоциклиста, который ее увез. Может, они остановятся где-нибудь?

— А вам, насколько я понимаю, очень бы этого не хотелось — чтобы у них была причина останавливаться?

Мужик пожал плечами. «Широкими плечами, — отметил про себя Кстин. — Мотоциклисту не позавидуешь, если он вдруг вздумает остановиться».

— Ребята, пожалуйста, подвезите, а? Я заплачу.

— Мы работаем не за деньги, а за идею! — веско сказал Кстин. — Но от холодного пива не откажемся. После работы, разумеется.

— Само собой! — Этот мужик был понятливым.

— Дорогой мой! Так вы — не сумасшедший? Мужик снова пожал плечами:

— Ну, только если самую малость. Я — писатель.

— А мы — спасатели. Честно говоря, не знаю, что лучше. Ну хорошо, уважаемый! Приглашаю вас подняться на борт нашего «пепелаца». — Кстин согнулся в поклоне и показал рукой на дверь салона, где мужика поджидал сердитый Пастухов.

— Спасибо! — Мужик подбежал к двери и быстро залез в машину.

Кстин вернулся на свое место.

— Ребята, этот товарищ — всемирно известный писатель-почвенник. Я считаю, славному четвертому экипажу просто необходим собственный летописец. Иначе кто сохранит в веках память о наших подвигах?

— Почвенник, ети его мать, — приветствовал Мезенцева Володя. — А чего он под машину лезет, если почвенник?

— Ну, это не моя тайна, — загадочно сказал Кстин. Выдержал паузу. — Но вам я по секрету скажу. У нашего летописца кто-то умыкнул Музу. Унес на мотоцикле, почти как Юпитер — Европу. Вот он и мечется теперь — в поисках вдохновения. Поможем человеку? Спасатели мы или нет? Володя! — обратился он к водителю. — Три гудка! Отчаливаем.

Уазик заурчал и тронулся с места.

— Так вот, повторяю специально для вас, — мрачно сказал Пастухов, потирая висок. Шишка росла прямо под его пальцами. — В институте я хотел быть психиатром.

Он помолчал. Все затаили дыхание, ожидая продолжения.

Пастухов окинул взглядом крепкую фигуру «почвенника».

— Но, к счастью, вовремя передумал. — Пастухов взял журнал и вновь принялся рассматривать картинки.

* * *

Десять часов пятьдесят восемь минут. Район двенадцатого километра шоссе Таруса — Калуга.

Командир «Ми-8» сидел и, не отрываясь, смотрел в нижний фонарь кабины. Сколько это продолжалось, он не знал. Все приборы вышли из строя, контрольные лампочки мигали, как цветомузыка на деревенской дискотеке, стрелки крутились и бегали туда-сюда, без всякого порядка. И еще… Этот треск в наушниках.

Он с ним разговаривал. Хотел что-то сказать. Быть может, что-то очень важное, но пилот не понимал, что именно.

Он прирос к креслу и уже не чувствовал своего тела. Впечатление было такое, будто он на сверхзвуковом истребителе резко набирает высоту: тело плющит от неимоверных перегрузок, в висках стучит, перед глазами — красная пелена…

Он слышал, как сгустившаяся кровь медленно, толчками, пробирается по вздувшимся сосудам.