Худое лицо. Выдающиеся скулы, ямочки на щеках. Нет, не широкие монгольские скулы – просто слегка выдающиеся. И – ямочки. Большие глаза. Не откровенно голубые – ну, такие, кукольно-голубые, а чуть-чуть серые. Голубовато-серые. Отлично! У наружных уголков глаз – сеть тоненьких морщинок, словно она постоянно смеется. (Правда, коротышка в ожидании прыжка ни разу не улыбнулась, но... Можно списать на волнение. Хотя он-то как раз улыбался во все тридцать два зуба. Тридцать – если быть точным. Нижние зубы мудрости так и не вылезли.) Хорошо! Глаза есть. Носик. Носик... Он должен быть таким... Значительным. Мезенцев не любил маленькие носы, они смотрелись как жалкое приложение к двум дырочкам ноздрей. Нос должен быть большим, красиво вы лепленным. Желательно – острым. Точно! У коротышки так и было. Большой острый нос, делавший ее похожей на маленькую птичку. Теперь губки. Пухлые, алые, но Мезенцев не заметил даже следов помады. Это хорошо. Наверное, она их покусывала от волнения, потому они и заалели. И нижняя чуть великовата. Как у представителей какой-то испанской королевской династии. Выпяченная нижняя губа – признак упрямства. Что осталось? Подбородок. Ну уж подбородок может быть любым – при одном условии. Подбородок должен быть один. Различные копии и дубликаты, свисающие, как «лестница к зобу», абсолютно исключены. Это излишество.
Он закрыл глаза, мысленно представил себе образ девушки, которую увидит спустя несколько минут, и сфотографировал этот образ на обратной стороне век – самая надежная фотопленка. И... эта девушка ему понравилась. И даже – сильно понравилась.
Может, дело в том, что у него уже целый год не было ЖЕНЩИНЫ? Нет, различные пьяные интрижки, разумеется, не в счет. Сколько их было? Десятка два, не меньше, но ни одна из них не запомнилась. Ни с одной из этих дам не захотелось встретиться еще раз. Ему нужна была ЖЕНЩИНА. И, странное дело, – зыбкий, неуловимый, идеальный образ ЖЕНЩИНЫ удивительно легко совместился с мысленной фотографией носатой коротышки. Они совпали точно.
Мезенцев задрал голову. В воздухе оставался только один парашют. Это, безусловно, была ОНА. «Это ли не ЗНАК? Она, как ангел, спускается ко мне с небес. Любовь, дарованная небом!»
Он встряхнул плечами, поправил сбившийся от ходьбы ранец и зашагал быстрее. «Знаешь что, Наталья? А пошла ты!..»
Он расхохотался и прибавил шагу.
«День уже прожит не зря. А ведь это – только начало. Что-то будет дальше?»
Он еще не знал, что будет дальше. А и узнал бы – все равно бы не поверил.
Невдалеке от него приземлялась та самая носатая коротышка. Он не стал гадать, как ее зовут. «Носатая коротышка» звучало вполне неплохо. Конечно, он ей об этом не скажет – она наверняка обидится. И зря. Она не поймет, что он не вкладывает никакого отрицательного смысла в эти два слова. Наоборот, для него они звучат ласково. Почти как «любимая» или «милая». Только – повеселее. И не так избито.
Нет, нет. Как бы дальше ни повернулось, он никогда не произнесет это вслух. Но про себя будет звать ее только так. «Моя носатая коротышка!» Он и не заметил, как вкралось слово «моя». Привет оттуда.
«Им, понимаете ли, нужны четкие ориентиры. Они будут бороться только за то, что считают своим. Они всегда стремятся сделать своим то, что для них ценно. И наоборот – то, что „мое“, то для них и ценно. Ну а если это „мое“ приходится с кем-то делить, тогда какое же оно „мое“? Прочь не задумываясь! Радость обладания должна быть абсолютной. Все – или ничего!»
Ехидный внутренний голос заметил: «Это как раз то, что женщины называют „мужским эгоизмом“. Не правда ли?»
«Кой мне черт эта правда? Может быть, женщины и правы. Со своей точки зрения. Но если я попытаюсь эту точку зрения оправдать или, не дай бог, принять, то снова ЗАЗВЕНЮ. А я больше не собираюсь этого делать».
Коротышка приземлялась медленно. В ней было, наверное, вполовину меньше весу, чем в самом Мезенцеве. И от этого она нравилась ему все больше и больше.
Она попыталась вытянуть ноги, но тут же опустила их, словно боялась напрячь раньше времени. Но в этом-то и была ошибка!
«Вытяни и напряги ноги!» – хотел крикнуть Мезенцев. Но она бы все равно его не услышала. А может, дело было в том, что ей тяжело держать ноги на весу? Значит, живот у нее не такой уж и плоский?
«Посмотрим», – подумал Мезенцев. Он даже не заметил, что у него не возникло никаких сомнений. «Посмотрим», словно это было делом давно решенным. Шампанское, потом постель и тщательное разглядывание живота.
Коротышка снова сдвинула и напрягла ноги. Она чуть было не опоздала. Инструктор пугал их неизбежными переломами лодыжек, но Мезенцев почему-то думал, что он преувеличивает. По его мнению, ничем более серьезным, чем обычный вывих, это не грозило. И все-таки – нужно быть осторожней.
Девушка приземлилась. Купол еще медленно опускался, слабый ветерок относил его в сторону востока – туда, где виднелась белая двухэтажная башенка диспетчерской.