Радио Судьбы

Но для Соловьева это было уже слишком. Лицо Мезенцева, качавшееся у него перед глазами, двоилось и троилось. Оно все время куда-то уплывало, но каждый раз возвращалось вновь.

– Ты говоришь, он упал?

Легкий кивок – это все, на что Соловьев был сейчас спо собен. Один легкий кивок, вздумай он кивнуть чуть сильнее, наверное, откусил бы себе язык.

– Ну разве это не замечательно? – Соловьеву показалось, что Мезенцев даже облизнулся, словно отведал чего-то необыкновенно вкусного. – Мы могли разбиться в вертолете – и не разбились. Нас мог раздавить трактор, как двух лягушек, выбравшихся ночью на шоссе, – и не раздавил. Мы могли бы, – он погрозил Соловьеву пальцем, – о-о-о, мы могли бы выпустить друг другу мозги! Представляешь? И – не выпустили. И ты будешь говорить, что во всем ЭТОМ нет никакого смысла? Ты просто его не видишь, но он есть. Есть?

Он сильно встряхнул Соловьева, тот ударился поясницей о ступеньку, ведущую наверх, в кабину.

– Есть?

– Да, – сказал Соловьев, отчасти потому, что не хотел связываться с сумасшедшим, отчасти... Потому что в этом действительно был какой-то смысл. Может, и безумный...

– Ты его не видишь, но чувствуешь, правда?

– Да.

– А что тебе еще надо? Какие еще вопросы тебя интересуют? Когда все это закончится? Или – чем все это закончится? Дай-ка я" попробую угадать! Тебя больше всего волнует, чем все это закончится именно для тебя? Верно?

Соловьев кивнул.

– Полезай в кабину.

Сначала он думал, что у него ничего не получится. Ноги оскальзывались на ступеньках, и руки никак не могли ухватиться за поручни. Но дружеская поддержка – в виде чего-то металлического, упиравшегося прямо в его задницу, Соловьев не оглядывался, но готов был поспорить на что угодно, что он знает, что это такое, – помогла ему преодолеть три ступеньки меньше чем за секунду. Он обессилено рухнул на сиденье.

– Все закончится неплохо, парень. Если ты не будешь забывать одну вещь – в этом ружье остался еще один патрон. Скажу тебе откровенно – я приберегаю его для другого... Но если ты не избавишься от своей вредной привычки – ставить вопросы в категоричной форме... Ты меня понял, правда?

Похоже, слова уже не значили ничего. Здесь уже слишком многое не значило ничего. Соловьев просто кивнул.

– Тогда – поехали дальше. Нам надо кое-кого догнать. В этом есть смысл?

Он продолжал кивать, как заведенный. Но от него и не требовалось никакого другого ответа.

Мезенцев потянулся к флажку зажигания.

«Наверное, есть. Но провалиться мне на этом месте, если я вижу, в чем он заключается!»

Двигатель заработал, Мезенцев двинул рычаг переключения скоростей, и трактор рванулся вперед.

* * *

Двенадцать часов двадцать минут. Берег Оки в окрестностях деревни Бронцы.

В обрывистом берегу были сделаны ступеньки. Когда-то, в благословенные застойные времена по Оке несколько раз в день ходил катер: от Калуги до Тарусы и обратно. Но это было давно – целую эпоху назад. Сейчас катер ходил только по мере заполнения – если удавалось продать достаточно билетов, чтобы окупить горючее.

По пути катер делал несколько остановок, в том числе и здесь, на левом берегу рядом с Бронцами.

Ступеньки затоптали до такой степени, что они стали тверже камня. Ваня сбежал по ним к воде и пошел отыскивать лодку.

Они всегда приходили на это место купаться, течение здесь замедлялось, и дно было покрыто мягким песком. Выше и ниже по течению оно было илистым, и множество мидий, зарывшихся в ил, так и норовили порезать ногу острыми краями своих панцирей.

Невдалеке, метрах в двадцати, Ваня увидел лодку. Обычная самодельная лодка с прямоугольными просмоленными бортами. Вид у нее был неважный, и Ваня заколебался: а сможет ли она плыть? Или утонет, едва они выберутся на середину реки?

Но ведь комбат сказал: «Ищи лодку», он нашел, другой здесь нет. Наверное, он знает, что говорит.

Ваня подошел к лодке и попытался столкнуть ее в воду, но не смог сдвинуть с места. Он присмотрелся и увидел толстую ржавую цепь, тянувшуюся к прибрежным кустам...

– Здесь... Цепь... – тщательно сказал он. Ему хотелось говорить правильно. Хорошо. Поэтому он не торопился. За спиной послышались тяжелые шаги.

– Ухх! – Ластычев положил Николая на песок. – Мне бы еще вещмешок, полный боекомплект и рацию на спину, чтобы все было по-настоящему, – ворчливо сказал он.

Ваня почти ничего не понял из его слов, но на всякий случай улыбнулся.

– Все в порядке, ефрейтор. – Ластычев подошел к нему. – Что тут у нас?

Ваня показал ему на цепь и развел руками.

– Ну, это не страшно. Дай-ка мне эту машинку. – Не дожидаясь, он сам снял с плеча мальчика автомат, передвинул скобу предохранителя и отвел затвор. – Отойди в сторонку. Туда, подальше, к папке.

Ваня послушно отошел. Раздался одиночный выстрел, и одновременно с ним – глухой лязг, ржавый замок, удерживавший цепь, отскочил и повис на скобе.

– Ловко! С одного патрона, ефрейтор, а? – Ластычев, обернувшись, посмотрел на Ваню. – Ты думаешь, это просто? Просто только в кино.